Фарида стояла на полустанке, сжимая в руках белую шаль. Голова кружилась от голода. На неё накатывала дурнота от того, что все вокруг суетились. Пассажиры что-то обменивали у крестьян, заполняли водой бидоны и кувшины. Весь пыл женщины вдруг пропал, она растерялась. Фарида плохо говорила по-русски и потому не решалась заговорить с кем-либо. Тут её окликнула женщина. Фонарь светил тускло, Фарида разглядела лишь непомерно большой нос и маленькие пуговки глаз. Крестьянка сказала тонким вкрадчивым голосом, не подходящим к её тяжёлой фигуре.
– На еду обменяешь?
– Да-да, на еду!
– Идём к саням. Вона где стоят, у водокачки.
Когда они с крестьянкой вошли в темноту, Фарида почувствовала острую боль, пронзившую затылок.
Гилимьян вышел из привычного состояния отупения, когда младшая дочь, которая уже несколько минут нудно хныкала, вдруг замолчала. Всё это время он, оказывается, машинально гладил Фаю по детской головке и даже что-то бормотал. Но утихла она вовсе не от утешений отца. Её старшая сестра о чём-то спросила. Гилимьян ничего не слышал в тот момент. Он вопросительно кивнул. Раиса, которая давно не видела участия со стороны отца, быстро и взволнованно затараторила:
– Папа, мама больше не придёт? Не придёт, потому что Фая всегда плачет, не может немножко потерпеть. Ревёт и ревёт, как будто коровушка. Папа, скажи, мама насовсем ушла?
Тут только Гилимьян понял, что его жена где-то задержалась. Все, кто выходил из вагона, уже вернулись, а она нет. Мужчина попросил пожилую чету присмотреть за детьми, а сам выскочил на улицу.
Мужчина звал Фариду, бегая возле вагонов. Проводница, которая сказала, что видела, как его жена ушла с грузной крестьянкой к зданию водокачки. Она заговорщицки зашептала:
– Зря ушла, здесь, говорят, нехорошее место. Голод. Люди стали пропадать.
Гилимьян, полный тревожных предчувствий, побежал к водокачке. Он кричал: «Фарида! Ты где?» – и не узнавал свой голос.
Добежал до деревянного строения и увидел разворошённый сугроб, варежку. Он поднёс её к глазам. Да, это Фарида вязала, знакомый узор. Гилимьян пошёл по следам и увидел какие-то капли. Чудовищная догадка, что это кровь его жены, ударила как обухом по голове. Мужчина побежал дальше по едва заметным под лунным светом следам на снегу и каплям. Но они внезапно обрывались, дальше шла двойная линия, оставленная санями. Гилимьян пробежал несколько метров в том направлении и выбежал на широкий тракт. Теперь следов было много. Мужчина услышал протяжный гудок поезда, который возвещал об отправлении. Что делать? Остаться здесь и сгинуть всем или покинуть свою Фариду? Метался, надрывался, уже точно зная, что, если пойдёт дальше, потеряет девочек, если к поезду – жену. Что бы выбрала его Фарида? Она бы всё отдала за жизнь дочек. Гилимьян отчаянно, почти по-звериному, рыкнул в последний раз, надорвав голос, и побежал к отходящему поезду. Обессилевший от голода, он еле ухватился за поручни последнего вагона. Пробирался в полутьме к своему четвёртому и боялся, что девочек там уже тоже нет.