– Это Лиззи, ваша новая личная горничная, – проследив за моим взглядом, тут же поспешила сообщить леди Давернетти. – Моя дорогая, простите за вмешательство, но юной леди жизненно необходима личная горничная, и мне невдомек, отчего эта столь трепетно вами обожаемая миссис Макстон до сих пор этим не озаботилась. Это возмутительно.
Сдержавшись, я спокойно заметила:
– Боюсь, в плане того, что может быть воспринято как «возмутительное», я скорее буду на стороне миссис Макстон, особенно в данный момент.
И леди Давернетти поняла, что так же просто манипулировать мной, как перед балом у Арнелов, уже не выйдет.
– Мисс Ваерти, – она стянула перчатки, нервно скомкала их, затем взглянула мне в глаза и произнесла решительно, – вы несколько недооцениваете моего сына, и я полагаю, пришло время обсудить ваше несправедливое отношение к нему.
О, мой взгляд на леди Давернетти, боюсь, был непередаваемым. Что же еще я могла испытывать по отношению к лорду Давернетти помимо гнева, злости, негодования и вполне обоснованного раздражения? Увы, но, помимо всего этого, я, к своему огромному сожалению, испытывала еще и безумное сочувствие.
Подсушив волосы магией, я захватила гребень со столика у зеркала и предупредила миссис Эньо:
– Мы оставим вас на несколько минут.
– Но миссис Макстон велела… – начала было супруга доктора.
– Прошу вас, всего несколько минут, – попросила я.
И, не дожидаясь ответа, направилась к двери.
Крайне заинтригованная леди Давернетти последовала за мной вначале прочь из моей комнаты, затем по коридору влево к чайной гостиной, находящейся на втором этаже и все еще пребывающей без окон – я сняла заклинание «Murum» лишь с некоторых комнат, закономерно опасаясь… и мне было кого опасаться.
– Illiumena! – произнесла, освещая помещение.
* * *
Едва леди Давернетти вошла, я закрыла дверь, после прошла к уютному дивану у глухой стены, где ранее было окно, и, указав гостье на место рядом, медленно села. Леди Давернетти последовала приглашению, всем своим видом выражая готовность внимать любому моему слову, но я обошлась практически без слов, спросив прямо:
– Как он?
И вся напускная веселость, вся бравада, все старательно демонстрируемое веселое настроение вмиг покинуло драконицу так, словно ветер сдул огонь со свечи, что только что сияла и вот теперь лишь пугает восковой белизной. Протянув руку, пожилая женщина сжала мою ладонь и, опустив взгляд, едва слышно прошептала: