Технократические представления о быстрой и всеобщей автоматизации порождают странное напряжение в самом центре современной экономической политики. Когда вопрос о технологической безработице поднимается американским Советом консультантов по экономическим проблемам, Всемирным экономическим форумом или Международным валютным фондом, эксперты сухо предупреждают о том, что роботами будут заменены десятки миллионов рабочих мест[75]. Эта дискуссия, сосредоточенная на нас как производителях, окрашена в грустные тона неотвратимости. Похоже, что будет автоматизирована одна область за другой – сперва рутинные задачи, потом более профессиональные, наконец даже работа программистов, когда будет найден «мастер-алгоритм»[76]. Изучение подобной литературы способно создать апокалиптическое настроение. «Роботы готовятся украсть 15 млн рабочих мест» – выстрелила Daily Mail, потрясая исследованием, расхваленным директором Банка Англии Марком Карни[77]. Хотя оценки сокращения числа рабочих мест существенно разнятся, тон экономической литературы не может ввести в заблуждение: любой работник сегодня под угрозой.
В то же время экономисты превозносят удешевление услуг. Модель экономического прогресса в этом случае странно напоминает модель, которая описывается в рассказах об автоматизации. Предполагается, что ведущие компании в области здравоохранения и образования должны учиться на успехе конвейерных линий в промышленном производстве, а также на персонализации в интернете, основанной на сборе данных. Шаблонные и в то же время персонализированные подходы, состоящие в своего рода диалектическом отношении, должны удешевить больницы и школы и в то же время сделать самые лучшие услуги общедоступными[78].
Стоит только соединить дистопию «роботов, которые заберут все рабочие места» с утопией «постоянно дешевеющих услуг», и мы получим раздвоенное представление о нашем экономическом будущем. Рабочее место обречено стать дарвинистским адом, в котором работники подчинены машинам, записывающим каждое их движение для разработки роботизированных копий. Единственное утешение возможно после работы, когда чудеса технологии, как предполагается, приведут к всеобщему удешевлению.
Эта модель несчастных работников и восторженных потребителей не просто внушает опасения, она еще и просто неустойчива. Снижение затрат на рабочую силу само по себе представляется достижением. Если я могу заменить своего дерматолога приложением, а учителей детей – интерактивными игрушками, у меня будет больше денег на другие вещи. То же относится и к общественными услугам: город с полицейскими-роботами или нация с солдатами-дронами может отчислять меньше налогов на их зарплату и на здравоохранение. Однако врачи, учителя, солдаты и полицейские – все они тоже потенциальные покупатели того, что пытаются продать другие. И чем меньше у них денег, тем меньше я могу с них запросить.