– Какой ты бледный, – сказала она, рассматривая снимок.
Саша показала фото, на котором он увидел свое смятение и страх.
– Гадость, а не рожа. Удали.
– Давай попросим кого-нибудь нас сфотографировать? Excusez… Excusez-moi! – Саша вручила фотоаппарат молодому и загорелому мужчине в шортах, который, конечно, был американец и не понимал ее любезной болтовни. – Ну, обними меня? Encore une fois s’il vous plaît![1] Ты что такой грустный? Давай поцелуемся?.. Une fois! Merci beaucoup![2]
Она вернула камеру и промотала снимки.
– Ничего не видно! Где мы стоим? Как будто в гараже…
– Главное, мы знаем, что это наша фотография на Эйфелевой башне.
Саша кивнула.
– Ты не замерзла тут? Я думаю, пойдет дождь. Нам надо удирать.
На мосту Йена они шли спинами вперед и любовались, как мерцает стрела Эйфелевой башни. Дождь начался, как только они перешли на другой берег и спустились к набережной. Вода хлынула с шумом, по-военному грозно. Музыка на паромах стихла, уличные торгаши свернули товар, толпа потянулась к метро. Кроме них, смотрящих в шипящее масло реки, на набережной оставался еще один старик, бездомный или сумасшедший, под тяжестью дождя его дряхлая фигура вросла в тротуар. Старик промакивал газетой шею и лоб, бумага таяла и липла к коже.
– Какая пошлость! – засмеялась она. – Вино, башня… теперь этот ливень. Будто в слащавом кино. Какая пошлость… Мы обязательно должны поцеловаться!
– Тогда только так!
Он проник рукой под ее волосы, страстно притянул к себе и поцеловал так же нарочито страстно.
– Ну? – спросил он.
– Хочу еще.
Илья поцеловал еще и увидел, как она ослабла в его нелепых объятиях и снова тянется к губам. И вмиг он сам поверил в свой поцелуй, они прижались друг другу крепче, так что промокшая одежда тут же согрелась и приятно жгла от груди до живота.
– Вот так-то, – прошептала она, не открывая глаз.
Он заболел первым. Попросил ее купить в аптеке лекарство от горла. Было раннее утро, привычно гадкое. Саша отказалась выбираться из дому, пока не наметится солнце. Написала ему на бумаге какую-то фразу на французском. В аптеке он отдал записку, его что-то спросили, он что-то пожал плечами. Фармацевт покачал головой. Илья убрал записку в карман.
– Горж, горж[3], – сказал он, потирая кадык. – Гексэтидин. Или прополоскать что-нибудь дайте.