Для Бену не было ничего привлекательнее ночёвок под открытым небом, когда рядом весело похрустывает сухим хворостом костёр и так восхитительно пахнет поджаренным хлебцем и сочным мясом, долгих изнурительных караванных переходов, когда тело сковывает усталость и все мысли только о глотке воды. Фляжка провокационно болтается на поясе, и живительной влаги в ней меньше половины. Её сиротливый плеск очень некстати, потому что невероятно трудно держать себя в руках, чтобы не выпить всю воду сразу.
Не каждый человек, особенно с непривычки, способен перенести эту пытку. И вот вы дрожащими пальцами берёте флягу и медленно отвинчиваете крышку, отдаляя момент наслаждения, а потом делаете маленький глоток, памятуя о том, что вокруг на многие километры нет ни одного источника. Затем оказывается, что теплая вода не только не утоляет жажду, но ещё больше распаляет её.
Позднее тот же эффект Бену наблюдал во время дальних плаваний, а уж плавать ему приходилось не раз. Вода в бочках очень скоро приобретает противный затхлый привкус, но настоящий кошмар начинается тогда, когда и она подходит к концу, а берега все не видно. Вокруг – бескрайний океан, и ни одного глотка пресной воды. «В море, равно как и в пустыне, погибнуть от жажды можно запросто», – подумал Бену и усмехнулся: Покойнику это наверняка бы понравилось.
По прибытии в Шам-Хесу, самый крупный и богатый город и столицу Хесуры, Бену, не без труда пройдя вступительные испытания, был зачислен в Королевскую Академию Точных Наук, где взялся за изучение логики и математики. В Шам-Хесу любые учебные заведения пользовались особым покровительством короля, как, впрочем, и сами ученые, что делало этот шаг совершенно обоснованным. Безбедная жизнь и всеобщее уважение были гарантированы.
Однако в скором времени выяснилось, что точные науки – не его стезя. «Как раз вовремя» – засмеялся внутренний голос Бену, до отвращения похожий на хрипловатый баритон Эйн Штейна.
Надо сказать, что Эйн Штейн, молодой математик, к тому времени ставший не только куратором, но и другом Бену, не особенно противился, когда последний покинул стены альма-матер. По прошествии некоторого времени Эйн признался, что такого изощренного издевательства над точными науками ему ещё не приходилось видеть. Каждая неправильно решённая задача воспринималась математиком как личное оскорбление.