– Женщина, вы чего-то брать будете? – окликнул её голос из палатки. – Я отойти хотела. Вы берете? Я закрою сейчас на пятнадцать минут.
Роза отвела, наконец, взгляд от кошмарной витрины, и заглянула в окошечко. Там, в пыльной полутьме, сидела женщина, от вида которой Розе стало совсем уже не по себе.
Продавщица оказалась старой, с сальными седыми волосами, на месте правого её глаза виднелась сморщенная пустая глазница, из которой что-то сочилось. Женщина была дородная, толстая, одетая в какой-то серый балахон, засаленный, как и её волосы, и с прорехами на обвисших рукавах.
– «Аргументы» есть? – спросила Роза.
– Чего? – не поняла продавщица. – Чего есть?
– Газета «Аргументы и факты», – сказала Роза, которая из всех газет только эту и признавала.
– Не, такой не знаю, – помотала сальными патлами продавщица. – "Каждому своё"[1] есть, сегодняшняя. Ну, которая сумм квик. Берете?
Роза отрицательно покачала головой, продавщица равнодушно пожала плечами, и с треском захлопнула окошечко прямо перед её лицом. С полминуты Роза стояла, ощущая замешательство, затем опомнилась, поудобнее перехватила палки, и двинулась дальше, по улице, в поисках следующей развилки.
* * *
Из прощального письма Розы Исааковны племяннику Льву Кацу.
«…я-то хорошо помню их общую радость, когда тебе поставили бесплодие, которое ты получил, переболев в детстве свинкой. И, поверь мне, Лев, когда я в 17 лет из-за неудачной операции стала бесплодна, они радовались не меньше. Да, Лев, обе. И твоя мать, и бабушка. Ты позор семьи, говорила мне Сара, ты пустоцвет, не зря я назвала тебя Розой, цветок красивый, да плодов не приносит. И всё равно, я любила их. Видела это всё, и продолжала их любить. А уж когда появился ты, любовь в моем сердце вспыхнула с новой силой, даже мне самой неведомой, я молилась ночами, чтобы ты был мой сын, мой, а не Цили, и, Лев, в какой-то степени бог мои молитвы услышал, ведь если бы он не услышал, ты бы не читал сейчас это письмо…»