Выйдя из спасительной тени листвы, Адриен почувствовал, как на него свинцовой тяжестью навалилась жара. Откуда-то, будто в знак приветствия, донесся одинокий крик сокола.
Лесник достал из кармана очки, чтобы хоть как-то защитить глаза от палящего солнца.
Этот Флетчер, должно быть, где-то рядом. Может, поднялся по поляне вверх или вздремнул где-нибудь в тени…
Сложив ладони, Адриен позвал:
– Эй! Флетчер! Флетчер Салиндро!
В ответ пронзительно крикнул сокол.
Три месяца назад сюда еще заходили случайные туристы, чтобы устроить пикник или просто полюбоваться красотой пейзажа. А потом произошла серия несчастных случаев. Четверо раненых, одна женщина очень тяжело. Всего за три месяца, одним и тем же способом…
Сокол снова издал печальный крик.
Да что с ним такое?
Заслонив глаза от солнца, Адриен внимательно посмотрел на птицу.
Она кружила низко над землей. Адриен заметил, что диаметр спирали не изменился с тех пор, как он взглянул на птицу первый раз. Обычно этот хищник описывает круги над добычей, постоянно сокращая их, пока наконец не бросится на жертву. Однако сейчас он, казалось, был не готов пикировать, будто заметил добычу, но не решался на нее напасть.
Что с тобой, дружище? Что тебя тревожит?
Озадаченный, Адриен направился к тому месту, над которым кружил сокол. Оно находилось всего в десяти метрах от него.
Трава там оказалась такой высокой, что доставала почти до пояса. Воздух был тяжелым от зноя.
Ноздри лесника уловили запах.
Едкий, кислый. Запах подгнившей плоти.
Адриен увидел черный кожаный сапог, согнутую ногу и тело мужчины, лежащего под солнцем.
Он поднял глаза и посмотрел на лицо того, кто должен был быть Флетчером Салиндро.
Несмотря на невыносимый июньский зной, у Адриена застучали зубы.
Вечернее солнце садилось, рисуя на деревьях оранжевые узоры. На склоне холма стоял дом-шале с террасой из белого кедра. Издалека он напоминал маленькую бригантину, затерянную в зеленом океане. Длинная терраса делала шале похожим на пиратское судно, центральная свая которого поднималась из земли и на высоте шести метров пронзала плоскую крышу, как обнаженная мачта. Одна из дверей застекленной террасы была открыта.
Когда в дом проникли последние пурпурные лучи света, из него донеслись звуки музыки.
Это были меланхоличные переливы фортепиано, гармоничные, порой неуверенные. Судя по всему, музыкант не был мастером своего дела: в музыке для него гораздо важнее были эмоции, а не техника. Произведение отдаленно напоминало «Лунную сонату» Бетховена.