День выдался трудным и муторным. Глеба выматывало постоянное ожидание Ланы и еще чего-то, что он и сам не мог точно назвать. Все казалось зыбким, неопределенным, неустойчивым, будто во сне. Он словно только сейчас осознал, как сильно изменится его жизнь через пару недель, после переезда в другой город, который куда больше и ярче, чем этот. Сын собирался осуществить желание отца. А как насчет его собственной мечты? Почему в его сердце так глухо? Куда исчезло ощущение чуда, с которым он просыпался каждое утро? Почему даже то, что оно исчезло, больше не терзало душу? Он словно внезапно постарел…
Тоненько скрипнула калитка. Глеб словно и не удивился, когда во двор вошла Ксения, хотя не видел ее с той самой встречи в грозу. Едва заметно кивнул гостье. Поддержал взглядом, когда она оступилась на неровной плитке.
– Машина готова? – спросила Ксения, и ее голос оживил в Глебе воспоминания о ливне, ее волосах, запрятанных под куртку, о собственных дрожащих пальцах.
Он отставил бутылку, выпрямился. С приходом этой женщины кровь быстрее побежала по венам.
Почему пришла она, а не муж? Непонятно, нелогично.
– Краска еще не высохла, – ответил Глеб, прислушиваясь к звону в своем теле.
Ксения нахмурилась. Затем молча опустилась в соседнее кресло, откинула голову, прикрыла глаза. Они так и сидели – неподвижно, в тишине, – пока над лесом не потухла последняя розовая полоска.
Тогда Глеб сходил в дом за бокалами. Плеснул в оба. Один протянул Ксении. Она взяла, не глядя, машинально. Не чокаясь, выпили.
– Ненавижу, когда он пьет, – задумчиво произнесла гостья.
– Я… – Глеб кашлянул в кулак – голос показался глухим, хриплым, – …тоже.
– Поэтому и не пью, – Ксения сделала большой глоток и поморщилась.
– И я, – Глеб опрокинул в себя бокал.
Плеснул еще.
– Но сегодня особенный день, – она пригубила.
– И у меня.
– Достал. Ненавижу, – Ксения так просто произнесла последнее слово, будто говорила о вине – «сладкое», «теплое».
– А у меня день рождения.
Она часто заморгала, точно только проснулась, и посмотрела на Глеба. А тот посмотрел на нее – и теперь не ощутил ни смущения, ни робости, будто ему уже нечего было скрывать перед этой женщиной.
Ксения и не задавала вопросов, словно все понимала. И про пьющего отца, и про одиночество, и про поиск ответов. Понимала, потому что сама испытала подобное. Разве что вместо отца пил муж, одиночество было глубже, а ответов на ее вопросы, возможно, не существовало. Все это роднило их.