– Николас готов забрать его сейчас. Уже ничего не изменить. Так решила судьба.
Судьба… так решила мойра, что наблюдала за этой сценой, едва дыша. Попкорн падал на стеклянный пол, а зеркало, сквозь которое она следила за сценой, что являлась поворотной в ее пьесе, запотевало от дыхания – так близко она сидела.
– Уйдет, – проворковала Флоренс. – Ну? Вот подлец! И правда ушел! – Флоренс кинула попкорн в отражение, что показывало вовсе не ее, а актеров, которые так трепетно играли роли. Она знала, что Джейсон уйдет. Как же! Она сама это написала! Но она так долго ждала, когда же в ее пьесе начнется кульминация, что позабыла о сценарии. Лишь обхватила раму и закусила губу, наблюдая, как Флоренс обрушила воду на мужа, который собрал вещи. – И ведь правда ушел! Тьфу ты!
Флоренс откинулась на спинку, расслабляясь. Все как по нотам… Ее пьеса так идеальна!
Бен закатил голубые глаза, такие же, как у Флоренс, подсказывающие наравне с меткой, что он унаследовал нрав матери, а потому владеет стихией воды. Владел бы… если б не умирал. Флоренс приложила руку к маленькой груди, закрыла глаза, считая удары сердца.
Еще жив. Едва жив…
Он перестал плакать несколько часов назад. Флоренс хотела бы верить, что Бен перестал чувствовать боль, но нет: у него больше не было сил на истерику. Она видела, как его покидала жизнь, буквально ощущала, как барахталась его душа, уходя все глубже под воду. Погружалась и она вслед за Беном на дно океана, в такой мрак, который сжирал ее заживо.
Но хуже всего были глаза. Такие голубые… такие же, как ее. И в них было столько боли и страха. Вопрос, что стоял в них, лип на кожу, словно мед, на который слетались пчелы, которые жалили ее вновь и вновь.
За что… Почему… Когда это закончится?
Хотела бы она знать… Пелена слез пыталась скрыть страдания сына, но она продолжала ощущать биение его сердца. Едва заметное. Но он еще был здесь.
– Мама очень тебя любит, малыш… – прошептала Флоренс в крохотное ушко, поправила голубые волосики, сморгнула слезы, что, вопреки законам физики, застыли в воздухе, превратившись в пузыри. – Я бы хотела забрать твою боль… но не могу…
Флоренс сглотнула, а потом отдернула руку. Она поняла, что должна сделать. Знала, что сделает это. И это пугало ее так сильно, что грудь сдавило, словно тисками, мешая сделать вдох. Она закрыла глаза, облизала искусанные до крови губы и нащупала подушку.