ЗАЖИГАЯ ТРЕСКУЧИЕ СПИЧКИ ВО ТЬМЕ ОПУСТЕВШЕГО ПЛЯЖА
Само собой разумеется, этот совместный поиск недостающего смысла текущих событий не мог привести ни к чему реальному. Не там ведь искали – предмет был повешен у всех на виду. Однако же, в плане подпольной фрейдухи, на которую Дарья с Ильей за последнее время стали так падки, кое-что удалось прояснить: брутально играя словами, Илья убеждал хохотавшую пьяную Дашу, что потеря трусов должна означать падение всяких преград.
А НА ДЕЛЕ ОНИ БЫЛИ ТОЛЬКО ПОВЕШЕНЫ
И вдруг Илюша почувствовал в сердце тоску. Он сказал:
– Виноград, как старинная битва, живет… Вот сейчас мы спокойно идем, все в порядке. А представь себе, если бы стали к тебе приставать, скажем, пять человек…
– Ты сразу бы убежал? – вставила Дарья.
Да нет, не убежал бы Илья. Вовсе не это хотел он сказать в припадке шальной откровенности, но – нечто другое. А именно: – Я бы не мог тебя защитить, я бы не смог с ними справиться, я бессилен…
Что за притча? Почва, как палуба тонущей баржи, встала вдруг дыбом, и ноги скользят. Женщина падает в воду, он ныряет за ней и спасает. Или нет – ее просто укусила в ногу змея, и маленький мальчик Илюша высасывает яд. Отроческие бредни. Где же, однако, мужские действия? Взял бы Дашеньку за руку, повернул бы ладошкою вверх, сжал бы ей ладонь, как лодочку, поцеловал…
НЕТ, У ИЛЬИ СОВСЕМ ИНОЙ СТИЛЬ
Бравое начало, куртуазно семенит, а приближается к делу слабой походкой отца – среди целой толпы стариков можно узнать его вопросительный шаг – остановками – другой… Замялся, шмыг носом, растекся бесформенной лужей по древу… Да он не мужчина, а тряпка, чего от него можно ждать? И он сам от себя ничего уже больше не ждет. Остается лишь погрузиться в целительный сон. Баю-баю, спит Даша, спит Машка, спит отец в моих гландах…
Но вдруг дикая паника в сердце. Илья делает резкий рывок – не ожидал от себя! – и вот уже он на коне среди спящего пляжа. А неуверенность – это была всего лишь
НЕПРЕДНАМЕРЕННАЯ ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ
Я проник в нее – точно клювик колибри в цветок. И закапал нектар. Весь дрожу!
Нелепо скаля зубы, играя широкой ноздрей, Дарья тешится лаской Ильи.
При таком низком голосе – стон любви поразительно тонок. Писк голодного птенчика слышен в твоем беззащитном ответе, когда я касаюсь нежнейшего:
– Чик?