АБРАМ ОРГИАНЕР
О, товарищ Абрам мог бы написать из своей жизни целую изумительную поэму борьбы и риска. Он знает одну только радость, – радость кипучей напряженной борьбы. Он признает только одного врага – спокойствие, размеренность, быт. Бледный, точно изнуренный лихорадкой, он воистину ищет бури и подозрительно смотрит на нас, что мы поддадимся постепеновщине и благоразумию. Он никак не может идти в ногу с чересчур для него замедленным темпом революции. Ну почему они терпят? спрашивает он. – Чего они ждут? Проклятье!!! И не пытайтесь Абраму объяснить объективный ход вещей, закономерность движения. Напрасный труд! Он ненавидит историю. И трагедия его в том, что разумом он сознает, что без миллионов победы нет. А вот не терпится… Помню беседу с ним. Он пришел мрачнее тучи. Он явно волновался. Было впечатление, что с ним приключилось что-то недоброе… И наконец он сказал:
– Вот что. Я за последнее время много занимался вопросами статистики. И я пришел к тому заключению, что пролетариат почти нигде не составляет сплошного большинства. Пролетариату придется тащить за собой груз мелкой буржуазии и ремесленников. Но ведь это означает страшное замедление темпа социальной революции!!! Это означает, что на второй день мы должны будем заниматься мучительно-длительной переваркой мелкобуржуазной публики…
И ТОВАРИЩ АБРАМ – ТОЧНО В ВОДУ ГЛЯДЕЛ
Во время гражданской войны он был подпольщик в Херсоне, после комиссарил на борьбе с бандитизмом – в Тамбовской губернии и в Туркестане. Эта работа протекала страшно тяжело и неблагодарно. Конечно, за последующие десятилетия наука совершила гигантское восхождение вперед. Но и у нас возникала потребность использовать самые передовые достижения. Самолеты для подавления бандитствующих масс – первые ласточки штурмовой авиации. Или вот мы применяли антропометрический метод борьбы с басмачами – поскольку длинноголовые туркмены особенно охотно шли к Джунаид-хану, приходилось ликвидировать их поголовно.
Все это время Хая Израйлевна была рядом с мужем, и они в огне бандитизма родили двух детей. Старшего сына Дантона… Да не Антон, а Дантон – такой крупный деятель при Французской революции… И дочку Марату. Еще в двадцать первом году родительский долг Оргианеров оказался в опасности, ибо при бегстве от банды пришлось бросить грудного Дантона в одном селе под Моршанском – так что, вернувшись, они искренно прослезились его непомерной живучести. А поздней, в Туркестане, когда Марашка-замарашка вот-вот должна была появиться на свет, заставу, где был комиссаром товарищ Абрам, вырезали басмачи – начисто, без всякой антропометрии, отделили головы от туловищ семидесяти пяти красноармейцам. Хорошо еще, что в ту ночь Абрам повез свою Хаю рожать, прихватив с собой и Дантона.