– Брось, нет обиды в том, что ты меня стариком величаешь. Просто старость старости – рознь… Но я понял тебя и судить тебя мне не след. Когда ты сама ужо все решила… Да и не одна ты уже давно, знаю. Чую! – Пожевал губами Кондый. От этих слов шею и щеки Томши залило румянцем. – Делай, как решила, не мучайся, Ольма не твоя судьба и дороги у вас разные. – Арвуй встал, опираясь на посох, кликнул парнишек.
– Хой, мальки, бросайте ергушки! Упан, проводим-ка гостей до веси, да и все новости самолично послушаем, да, и посмотрим что там и как? Давно я в бол не выбирался… – Многозначительно добавил старый суро, пристально посмотрев на девицу.
Упан вслед за новым приятелем Ошаем не торопясь затопал по лесной тропинке вперед, Кондый, опираясь на свой крепкий посох, медленно побрел следом. А поникшая Томша встала и, как была с алыми щеками и, не поднимая от земли тоскливого взгляда, пошла вслед за всеми, уже успевшими скрыться в густом еловом подлеске. Но потом мотнула головой и побежала, догнав старого Кондыя. Стежка извиваясь, вывела на широкую, ведущую к селению тропу. Прошли мимо лесного колодца, к которому люди ходили редко. Его для того и строили в лесу, чтобы лесных жителей, населяющих лес, можно было умилостивить, дав им возможность пользоваться чистой, питьевой водой. А селищенцы сюда ходили, только тогда, когда кто-нибудь заболевал, и была необходима помощь хозяев леса. Кондый сам иногда приходил к темному лесному колодцу, побеседовать с духами, потому что знал, что через это темное водяное горло его могли слышать пращуры.
– Томша, – обернулся Кондый, – боловские все на кулигах, что ль?
Девушка подняла глаза и только собралась ответить, как издалека затараторил, услышавший вопрос, звонкий Ошай:
– Да-да, дедушка-суро, все ж в лес ушли. Мужики сечь-жечь, а бабы по ягоды, земляника ж пошла! Вона, – махнул в сторону уже виднеющейся веси Ошай, – Только старые остались сторожить, да, дружки мои на речку обещались. Отпусти, деда Кондый, Упанку своего, ух, покупаемся! Солнышко-колоколнышко жарит! А водица в Меже сейчас чудо, как хороша! Отпустишь, деда Кондый, Упана со мной? А? – Заискивающе взглянул снизу, подбежавший к деду, белобрысый Ошай. А босые ноги его так и приплясывали от нетерпения в светлой дорожной пыли, что покрывала в жаркий летний полдень стелющуюся под ногами дорогу.