Чёрный ангел любви - страница 5

Шрифт
Интервал



Я еще относительно молод. Мне не стукнуло и 4-х тысяч лет. Я бодр, красив, умен, физически силен. На мою атлетическую фигуру засматриваются и юные прелестницы. Но я своим вниманием облагодетельствую только мою драгоценную супругу – прекрасную Богиню любви и плодородия Астарату. Я, вопреки принятому в аду многоженству, имею лишь одну жену. Даже ее одну я не могу полностью насытить любовью и нежностью. Но это цель моей жизни. Я ей это доказываю каждое мгновение. Она молода. Ее красота и мудрость безупречны. Несмотря на юный возраст, без малого 2 тысячи лет, она единогласно признана величайшим божеством красоты, любви и плодородия. У нас более сотни детей, внуков и их последышей.

Моя страстная любовь к ней не позволяет даже исполнять одну из моих божественных обязанностей: насильно одаривать материнством непослушных девиц. Дело в том, что в борьбе с силами Света мы уступаем в численности населения планеты. У нас законом запрещена девичья невинность и любое преждевременное прекращение беременности. Совершеннолетие девиц наступает в 100 лет. И они не имеют права просрочить ни одного дня без зачатия новой жизни. Мы, Боги, строго следим за исполнением важнейшего закона жизни. С непослушными разговор короток: они подвергаются насильственному принуждению к материнству. Но это право предоставлено только Богам. А я не в силах изменять своей супруге даже во имя высшей цели…

3. Сон в руку

Скрип тяжеленной двери вырвал меня из сладкого розового сна. Через дверную щель протиснулась мамина голова, и вместе с ней в комнату хлынул тягучий граммофонный скрежет с какой-то залихватской песенкой. Мама, как ей казалось, шепотом пискнула: «Спит!» Ее пьяный шепот вместе с противным алкогольным амбре полоснули по мне, как ядовитая бритва. Заснуть уже не было сил. Мне стало страшно от той реальности, в которой я постоянно находился в свой недолгий век. Мне было 5 лет. Но я отчетливо осознавал, что при живых и достопочтенных родителях я сирота.


Отец – Прокопий Леонтьевич


Отец возглавлял после 2-й мировой войны военную администрацию Вильнюса. Был постоянно в командировках. И редкие его визиты домой были больше похожи на привал бойца после любовной битвы. Он являлся в помятом и дурно пахнущем мундире полковника Советской армии. Сивушный перегар заполнял оба этажа нашего семейного особняка. Вся обслуга предпочитала прятаться по углам, чтобы не попасть ему под горячую руку. С мамой его диалоги больше напоминали казарменную «высокохудожественную» перепалку. На пару дней весь дом замирал в ожидании очередной папиной командировки. Слава Творцу – папа долго в доме не засиживался.