А Булат Шалвович в это время был, что называется, с головой погружён в творческий процесс: «Лозу виноградную… тра – ра – ра – ра… лозу виноградную нежно возьму в свои руки», – напевал Окуджава перебирая струны на гитаре и что-то занося в раскрытую, перед ним на столе, тетрадь.
– Буля, – так она называла своего мужа когда они были только вдвоём, – тебя Брежнев к телефону просит подойти.
– Зайка, ну я же просил меня не беспокоить когда я работаю! Какой Брежнев? Это опять Никулин со своими глупыми розыгрышами.
– Какой, какой! Настоящий! Я его по голосу узнала и по манере речи. Ты же знаешь что у меня консерваторское образование, абсолютный слух. Я не могу ошибиться. Давай иди быстрей!
– Ну сама подумай: зачем ему мне звонить?! У меня с ним никаких дел нет.
– Ну, ты же член Партии. Вот он и решил, так сказать, поговорить с рядовым коммунистом. С простым человеком. Может его интересует взгляд рядового коммуниста на события происходящие в стране… и мире? Может он тебе, нам, квартиру дал или дачу в Переделкино.
– С чего бы ему мне, нам дачу давать?
– Ну ты же член партии, член союза писателей! Не последний человек в стране. Помнишь, ты заявление подавал в секретариат Союза писателей об улучшении жилищных условий? Может быть, вот, и рассмотрели твоё заявление. И он тебе звонит чтобы порадовать тебя, нас, счастливой новостью. И… давай иди уже. Человек ждёт.
– Так ты думаешь, что он хочет поздравить меня с получением новой квартиры? Ты в своём уме? Это не его уровень. Я что, Герой Советского Союза?
Окуджава нехотя поднялся со стула и как был с гитарой в руках пошёл к аппарату.
– Да оставь ты её уже, господи, что ты в неё вцепился. Потом допишешь свою песню. – По Ольге Владимировне было видно, что женщина вся «на нервах».
Но Булат Шалвович, как истинный грузин, горец и мужчина не мог допустить чтобы женщина оказалась права. Положив гитару на стол он решительным шагом направился к телефону. Да, он сейчас всё расставит по своим местам. И покажет этой женщине кто, как всегда, прав. Подойдя к аппарату также решительно взял трубку, которая лежала подле на тумбочке. И придав, как можно больше, уверенности и мужественности, своему голосу сказал в микрофон трубки: