Жена протестующе округлила глаза, а Ольховский добавил звука.
– Оставь их… – повторил он, и Лена, кажется, поняла, в чем дело.
Следующие полчаса прошли под блюзы Дженис Джоплин, а потом появился Димка. Ольховский сидел на кухне, отхлебывая кофе из кружки. Отец и сын обменялись твердыми, как бильярдные шары, взглядами. Встретившись, взгляды равнодушно раскатились…
– Привет, пап…
Почему-то Ольховский не смог заставить себя ни заговорщицки усмехнуться, ни просто улыбнуться сыну. Ответил бескровным «привет» и, глядя в сторону, снова глотнул из кружки.
Наклонившись, сын потрепал собаку, потом направился в ванную. Долго фыркал там и яростно чистил зубы так, что было слышно на кухне. Потом пробасил:
– Мам, дай полотенце, а?
– Висит же… – отмахнулась Лена, не отрываясь от плиты.
– Насте… – неловко пояснил Димка. – Можно ей в душ?
Ей можно и в душу…
– Ну конечно.
Она – фантастическая. Сладко измятая сыном и сном, одетая наспех, проскользнула в ванную комнату так, что Ольховский чуть не заскрипел зубами. Кожа цвета фламинго, тело в ритме фламенко… Третьей рифмой на язык просился «маренго», но Сергей не нашел ей места…
Потом за стеной яростно шумел душ, впиваясь сотней иголочек в… Когда Ольховский думал о том, что там происходит, он старался не думать вообще… Димка пару раз прошел мимо него к кофеварке и обратно, и Ольховский уловил запах и ее, Настиного, тела, смешанный с запахом Димки. У нее отличные, кстати, духи. У Лены тоже ничего, но она пользуется ими постоянно, и он привык.
Ольховский понимал, что нервничает здесь только он один, и от этого все же было немного спокойнее. Сын пока сыт ее телом, для Лены же она ребенок, и точка. И для Ольховского, по мнению Лены, она тоже ребенок.
Душ замолк. Душ красноречиво замолк – так он замолкал в молодости, когда все еще было в новинку. Сейчас выйдет Она, обернутая полотенцем. Или, если Она понаглее, вообще без ничего. Это не фантазия. Это отчаяние – к сорока годам эти штучки оказались изъяты из его жизни.
Появилась одетая Настя, расправляя волосы. Глядя на ее блузку, Ольховский удивился, как ей неожиданно идет розовое.
А потом, когда пирамида бутербродов и чашки были утащены Димкой в их логово, Сергей, почти не владея собой и замирая внутри от доступного только ему секрета, ушел в ванную комнату и долго вдыхал мокрый запах ее полотенца. И думал о первом трамвае, в который он сядет завтра утром…