Немного подумав, Витька встал из-за стола, прошелся до стены дома, где были сложены рюкзаки и вытащил из их горы один, совершенно не отличающийся от остальных. Только на краю, у самого донышка болталась кружка на карабине.
Парень ловко отстегнул посуду и протянул мне. А я вдруг в едва наступающих потемках приметила кое-что более полезное:
– А ну-ка дай мне рюкзак на минутку.
Парень с непроницаемым лицом продолжил держать перед собой кружку, а прочую поклажу отвел вправо, не приближая ко мне.
– Да мне на фиг ничего не нужно лишнего, – раздраженно произнесла я. – Дай проверить одну вещь, и я пойду помогать твоему командиру.
– Отдай уже ей рюкзак, – нервно приказал Мишка и фыркнул. – Иначе мы никогда тут не разберемся. А уже и вправду комары пошли, сожрут нас еще.
Помедлив, длинноволосый отдал мне рюкзак. Он оказался массивным, тяжелым, но главное прочным и с заметной трубочкой, выведенной по правой лямке. Значит, глаз меня не подвел.
Я поставила его на стол и принялась искать отсек, куда Луншин догадался спрятать гидратор. Руки помнили лучше, чем голова. Оттого скоро нашлось все необходимое – и карман, и петля для трубочки, и сам гидратор, в котором плескалось около литра воды.
– Отлично, то, что надо, – я ловко соскочила с лавки и направилась к дому, бросив своим гостям. – У вас есть десять минут, чтобы решить, кто мне расскажет причину вашего визита. А если так и не захотите ничего выкладывать, то выход там, – рука метнулась в сторону многострадальной малины. – Не потеряетесь.
В доме уже стоял легкий сумрак – солнце в окна почти не попадало. А потому стены принялись отпускать остатки тепла, остужая единственное помещение. Видать, придется растопить печь раньше времени, чтобы наш пациент не помер от переохлаждения.
Но для начала я решила проверить его бессознательное состояние. Сергей лежал на лавке в том же положении, в каком мы его сюда принесли. Губы стали едва розовыми, кожа перестала отдавать оттенками свеженькой побелки. Все-таки какой-то результат мои манипуляции дали. Уже приятно, хотя куда приятнее, чтобы они никогда сюда не приходили.
Веки бедолаги едва подрагивали, и можно было бы решить, что он притворяется. Но дыхание все еще рванное, даже с едва слышимой хрипотцой. Да и губы оказались совершенно сухими, с белесой коркой.