Все начинается с любви… - страница 5

Шрифт
Интервал
график передачи ломая,
выбил он:
«ЦЕЛУЮ!»
И принял в ответ:
«Что передаешь?
Не понимаю…»
Предпоследним словом
               себя обозвав,
парень объясненья не бросил.
Поцелуй
восьмерками зашифровав,
он отстукал:
«ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!»
Разговор дальнейший
был полон огня:
«Милая,
пойми человека!
„Восемьдесят восемь!“
Как слышно меня?
„Восемьдесят восемь!“
Проверка».
Он выстукивал восьмерки
                  упорно и зло.
Днем и ночью.
В зиму и в осень.
Он выстукивал,
          пока
в ответ не пришло:
«Понимаю,
восемьдесят восемь!..»
Я не знаю,
      может,
все было не так.
Может —
более обыденно,
           пресно…
Только верю твердо:
жил такой чудак!
Мне в другое верить
неинтересно…
Вот и я
молчание
      не в силах терпеть!
И в холодную небесную просинь
сердцем
      выстукиваю
             тебе:
«Милая!
Восемьдесят восемь!..»
Слышишь?
Эту цифру я молнией шлю.
Мчать ей
      через горы и реки…
Восемьдесят восемь!
Очень люблю.
Восемьдесят восемь!
Навеки.

Мираж

Дежурный закричал:
– Скорей сюда!
Мираж!
     Смотрите!
Все сюда!
Скорей!.. —
И резко отодвинута еда.
И мы вываливаемся из дверей.
Я ждал всего.
Я был готов к любому:
к цветам и пальмам
             в несколько рядов,
к журчащему прибою голубому,
к воздушным башням
              древних городов.
Ведь я читал,
как над песком
бесстыдно
вставали
      эти памятники лжи.
Ведь я читал,
как жителей пустыни
с дороги уводили
            миражи…
Ведь я читал,
ведь я об этом знаю:
слепящим днем,
как в полной темноте,
шагали
люди,
   солнце проклиная,
брели
к несуществующей воде.
Но здесь…
– Да где мираж?!
– А очень просто.
Туда смотри!..
Я замер,
поражен:
на горизонте
         плавали
              торосы
вторым,
не очень ясным этажом.
Они переливались
            и дрожали…
Я был готов к любому.
Ждал всего…
Но Арктика!
Ты даже
миражами
обманывать
не хочешь никого.

Нелетная погода

Нет погоды над Диксоном.
                  Есть метель.
Ветер есть. И снег.
А погоды нет.
Нет погоды над Диксоном третий день.
Третий день подряд
             мы встречаем рассвет
не в полете,
который нам по душе,
не у солнца,
        слепящего яростно,
а в гостинице.
На втором этаже.
Надоевшей.
Осточертевшей уже.
Там, где койки стоят в два яруса.
Там, где тихий бортштурман Леша
снисходительно,
полулежа,
на гитаре играет,
           глядя в окно,
вальс задумчивый
            «Домино».
Там, где бродят летчики по этажу,
там, где я тебе это письмо пишу,
Следующая страница