– Правда-правда, об этом все говорят. Им капо рассказывала. И еще сказала, что среди высшего руководства нацистов дьявольский культ распространен и поощряется. А в Бога они не верят.
– Да, о чем только не болтают…
– Они язычники. И поклоняются Сатане…
– Ладно, а вот нас хранит Господь Бог. Более или менее.
– Не говори так, это нехорошо! Конечно же, Бог нас хранит.
– Ну, что касается меня, то я что-то не слишком чувствую его защиту.
– Он учит нас, что мы и сами должны о себе заботиться.
– Вот этим я и занимаюсь.
– Менгеле – не человек, а дьявол во плоти. Говорят, что он вскрывает животы беременным – скальпелем и без обезболивания, и зародышей тоже. Вводит тифозную палочку здоровым людям, а потом наблюдает за развитием болезни. Группе польских монахинь он сделал столько сеансов рентгеновского облучения подряд, что они сгорели. Рассказывают, что он принуждает спариваться близняшек женского пола с близнецами мужского, чтобы узнать, ведет ли это к рождению близнецов. Представляешь, какая мерзость? Еще он проводит пересадку кожи, а потом пациенты умирают от гангрены…
Девочки ненадолго замолкают, рисуя в своем воображении лабораторию ужасов доктора Менгеле.
– Тебе следует быть очень осмотрительной, Дита.
– Да я же тебе сказала, что уже стала осмотрительной!
– Еще больше.
– Мы в Аушвице. Что ты мне предлагаешь сделать? Прибегнуть к страхованию жизни?
– Ты должна очень серьезно относиться к угрозе Менгеле! Молись почаще, Дита.
– Маргит…
– Да?
– Ты говоришь точь-в-точь как моя мама.
– А это плохо?
– Не знаю…
Обе умолкают, пока Дита не решается продолжить разговор:
– Моя мама не должна об этом знать, Маргит. Ради всего святого. Она будет волноваться, не спать, и в конце концов ее тревога доконает и меня.
– А твой папа?
– С ним тоже все не очень хорошо, хотя он и уверяет, что прекрасно себя чувствует. Его я тоже не хочу беспокоить.
– Я ничего им не скажу.
– Знаю.
– Но я думаю, что ты сама должна рассказать об этом своей маме…
– Маргит!
– Ладно-ладно! Это твое дело.
И улыбнулась. Маргит – как старшая сестра, которой у Диты никогда не было.
Дита направляется в свой барак под звуковое сопровождение похрустывающего под подошвами ледка. А еще ее сопровождает странное ощущение вперившегося ей в спину взгляда, хотя, оглянувшись, она различает в темноте единственную пару глаз – красноватые огни крематория, издалека приобретающие черты то ли потусторонности, то ли кошмарного сна. В целости и сохранности добирается Дита до своего барака и, поцеловав маму, сжимается в комочек рядом с необыкновенно уродливыми ногами старожилки. Ей даже показалось, что та немного сдвинулась, чтобы девочка могла устроиться поудобнее, хотя женщина ничего не ответила, когда Дита вежливо пожелала ей спокойной ночи. Девочка знает, что уснуть ей будет нелегко, но упрямо закрывает глаза и изо всех сил сжимает веки, чтобы дать бой бессоннице. Переупрямить себя удается, и Дита засыпает.