– Как ты? Чего замёрзший такой, идём скорей в посёлок, горячительным угощу, – улыбался я.
– Ну, ты какими судьбами? – любопытствовал он, когда мы уже зашагали, – Тебя по весне как-то тут и не ждёшь, ты у нас парень летний, братишка, – усмехался он желтоватыми зубами, поглядывая своим проникновенным оливковым взором.
Конечно, мы не были братьями ни родными, ни даже двоюродными, но зато были «кровными». Такой знак большой детской дружбы, когда иголкой каждый протыкал большой палец, а потом мы соприкасались их подушечками, клялись на крови. Наверное, процедура выглядит диковатой и не безопасной, теперь-то с взрослой серьёзной колокольни, а тогда, нам лет по десять, кого что-то волновало? Какие опасности? Волки доярку загрызли, помню случай, а мы вдвоем по лесу шастали, чернику с ежевикой ели, грибов лисичек в подвёрнутые рубахи и футболки набирали, словно в короб. Никого не боялись!
– Да я, можно сказать, к тебе даже, а не просто на дачу, – отвечал я Дмитрию, – Ты же вот у нас всегда был по фольклору мастер, прям не человек, а «Бежин луг», кладезь страшилок для посиделок у костра. Русалки, водяные, домовые! – припоминал я.
– А, ну есть немного, – смущённо отвёл взгляд своих крупных глаз, зардевшись румянцем в пухлых скулах от лёгкой улыбки тонких, оформленных колкой тёмной щетиной губ.
– Вот, пойдём, застолье устроим, расскажешь мне кое-что, а я запишу с твоих слов, – говорил я, – Реферат сыну делать помогаю, там как раз про славянские верования, про нечисть разную, сразу о тебе вспомнил! Дай, думаю, съезжу на выходные, с экспертом проконсультируюсь, – шутливо заявлял я, одарив его высокопарным эпитетом, – а в воскресенье вернусь, составим с Антоном текст, что б на высший балл получился!
– И чего ж тебе от мавок-русалок тутошних надоть? – посмеялся он скрипучим голоском.
– Да вот, читал статью одну на тему, мол, как в старину всех этих духов задабривали. Лешему, мол, нужен большой шмат чёрного хлеба, обильно солью посыпанный, – рассказывал я, шагая по лесной дороге с другом детства.
– Не «шмат», а «ломоть», – тут же поправил он, – Шмат это у сала или колбасы.
– Ну, ломоть, какая разница, – закатил я глаза, не придавая значения, вроде ж и то, и другое – просто крупный кусок. – Суть-то в чём. Писал там один человек, что всё это ерунда. Что смысла нет нечисть задабривать. Мол, она по природе отвращением к сути нашей человеческой преисполнена. И нельзя, мол, ни лешего переобуть по-человечески, причесать, постричь, в благородный вид привести. Ни Лихо Одноглазое к окулисту сводить. Пустое, мол, – заявлял ему, пересказывая, как сумел.