– Очаровательно, – изрек Громов.
Вложив в следующий жест всю свою галантность, он склонился, взял мою руку и поцеловал тыльную сторону ладони. Прикосновение его губ было легчайшим, как дуновение бриза, и носило исключительно формальный характер, но воздействовало оно совершенно гипнотически. Что за дамский угодник! Мне резко стало еще жарче.
– Вы играете в теннис, мадам?
– Нечасто, – ответила я, восстанавливая дыхание, – но сегодня попробую снова взяться за ракетку.
В карих глазах мелькнуло одобрение. Сережа рассмеялся.
– Не слушайте ее, Михаил Абрамович: Нина великолепно играет в теннис, – произнес он с гордостью. – Она очень метко бьет. Если настроилась на победу, ее трудно обыграть.
– Вот как, – протянул министр с плутовской ухмылкой. – Я и сам азартен. Сыграете со мной партию, Нина?
– С удовольствием, – откликнулась я, опустив голову.
Громов хмыкнул и отпил из бокала воду с лимоном, мятой и льдом. Компания мужчин за его спиной расшумелась, ввязавшись в спор по поводу дальнейшей судьбы «Москвича»: один с пеной у рта доказывал, что годовые объемы продаж уже не смогут существенно вырасти, другие уверяли, что советские люди скоро оправятся после войны и тогда «Москвич» станет первым народным автомобилем, как оно и было задумано изначально. Громов отстраненно смотрел в свой бокал, но однозначно внимательно их слушал и отвлекся только тогда, когда из-за его спины вынырнула женщина. Она нежно тронула локоть Михаила Абрамовича и что-то шепнула ему на ухо.
– Познакомься, дорогая, – кивнув, сказал он ей, – Сергей Загорский с супругой Ниной. Товарищи, это моя драгоценная жена Антонина.
Громова снисходительно улыбнулась нам и моментально потеряла интерес, пропустив мимо ушей все слова после «познакомься». Она переключилась на более важные с ее точки зрения вещи – следила, насколько быстра и учтива обслуга, подающая напитки, рассосалась ли пробка на въезде и приступили ли к сервировке обеденных столов. Нетрудно было догадаться, что ей давно осточертели бесконечные потоки имен, лиц, должностей, приветствий и тостов, и все же она берегла репутацию идеальной хозяйки и любящей жены, а посему сохраняла внешнюю учтивость. Манеры ее были безупречными, как и подобает светской женщине.
У Антонины было узкое лицо, большие глаза, четко вычерченные смоляные брови и крупный, с горбинкой, нос; впрочем, этот нос ее не портил, а может быть, даже придавал ей некую изюминку. На прием она надела голубое платье с объемными рукавами-фонариками. Каре было уложено волнистыми прядями, маленькие ножки обуты в туфли на высоком каблуке.