– О любви можно говорить долго, – я старательно делаю вид, что не слышу реплики паука, – ведь весь мир старательно кричит вокруг нас: люби, и будь любимым! Иначе все это не имеет смысла. Сколько бы ты не говорил, что ты полноценный, что тебе не нужны отношения… Социум обступает тебя со всех сторон, опутывает паутиной неприятных вопросов, косится на тебя неодобрительно, как будто, раз ты не в отношениях, с тобой что-то не так. Ты замечал, как порой девушки горделиво тычут повсюду собственным замужеством? «А вот я с мужем…», «мой муж», «мне муж»… Точно всем вокруг обязательно нужно быть в курсе, была бы их воля они бы на лбу себе написали: «ЗАМУЖЕМ». Мама тоже так делает, знаешь?
– Почему? – паук деловито шевелит лапками, и в голосе его слышится живое недоумение. – Даже сейчас, когда все вокруг такие свободные, сильные и независимые?
– Ну… – я раскачиваюсь на стуле, размышляя, позволяя разрозненным мыслям скользить в голове, точно ленивым змейкам.
Дверь моей комнаты распахивается, с треском ударяется о стену, отец на пороге багровый и злой, и у меня по спине бегут знакомые с детства мурашки. Пусть я уже не ребенок, но его вид все равно пугает. Так пугает дикий, прущийся на тебя клыкастый кабан.
– Ты!
Я?
– Ты опять не вынес мусор с утра, бестолочь ты этакая! – грохочет отец, потрясая кулаками. Это выглядело бы по-мультяшному смешно, если бы не было так страшно.
– Я… я опаздывал в университет, – к своему стыду, я бормочу, как ребенок, невнятно и робко. Вместо того, чтобы дать отпор, я снова прячусь в песок.
– Итак нихрена по дому не делаешь, одна единственная обязанность у тебя! Только и можешь что шляться везде, да просиживать штаны за компьютером, вот заберу его у тебя!
Отец брызжет слюной, говорит путано, скользит осоловелым взглядом по комнате, ища, до чего еще можно докопаться.
– Это мой компьютер, и ты…
– В этом доме ничего твоего нет! – голос отца становится отвратительно визгливым.
– Виктор? – мама заглядывает в комнату, брезгливо морщится от громких криков.
– Не влезай! Слышишь, ты, щенок?! – отец тянет меня за воротник футболки, заставляя неловко подняться, встряхивает, бесцеремонно и грубо. – Тут нет ничего твоего, ты на это еще не заработал! Сидишь на моей шее, ешь мою еду!
Воротник футболки трещит, и я с омерзением думаю о том, что она растянется. Больше нельзя будет ее носить, а ведь она была моей любимой…