Мать работала в колхозе. Отец «ходил» на илимках, в основном возили зерно в райцентр. Катеров тогда не было, илимку тащили бечевой изможденные, опухшие, вечно голодные люди, бывшие кулаки. Особенно тяжело было поднимать через пороги и шиверы, которых только в нашем районе было около десятка.
Однажды отец взял меня с собой. Я видел, как не один раз рвалась видавшая виды, вся в узлах, бечева в Аплинском пороге. Илимку при этом сильным течением забрасывало на камни, и отец, будучи лоцманом, рискуя быть сбитым течением, бросался в воду на камни, чтобы снять илимку с камней. При виде этой картины у меня невольно накатывались слёзы.
Однажды эти бурлаки с четырех илимок договорились взять для своих семей по 3 кг пшеницы, не зная, что среди них были осведомители НКВД. Не успели они доехать до райцентра, как их разоблачили и предали суду. 10 лет тюрьмы получил каждый из них, в том числе и наш отец и два его брата (один из них был несовершеннолетним). Дядя Василий умер в тюрьме, отца за хорошую работу освободили досрочно, сбросив 5 лет, а дяде Гоше последние 2 года заменили на службу в Армии на дальнем востоке, ибо началась война.
Тридцать седьмой год не обошел стороной и наш посёлок. Каждое утро приносило известие о том, что арестован сосед, то справа, то слева. И, казалось, не было этому ни конца, ни края. Так что посёлок осиротел еще задолго до войны. Но этот год был для нас и радостным. Ранним утром (мы уже снова жили в бараке – 10 семей) почтальон принес нам треугольник от отца, в котором он сообщает, что освободился досрочно, но из-за распутицы скоро домой не сможет приехать. И всё же наш бедный отец не стал дожидаться, когда распалится река, чтобы приехать домой «на катерах», а отправился один пешком домой по бездорожью. Одному богу известно, каких трудностей и страха стоила ему эта дорога. Мы, конечно, ждали его, но не думали, что это произойдет так скоро. Прибегают ребята в наш барак и сообщают, что наш отец идет с палочкой около конного двора. Я не помню, как перепрыгнул через ручей и оказался в объятьях отца, измученного, обросшего рыжей щетиной с тростью в руке. В считанные минуты наш угол в бараке был заполнен людьми. Пришла с работы мама, осыпала отца поцелуями и начала собирать на стол. В дверях появилась тетя Апросинья, упала на колени, рыдая и причитая, так, на карачках доползла до отца. У меня и сейчас перед глазами эта трогательная картина. «Что же ты, Николай, пришел один, оставил в сырой земле своего брата? Как же ты как старший не уберег его?» – причитала она. Допоздна в нашем углу горела керосиновая лампа, а отец всё рассказывал и рассказывал о тюремной жизни.