Опять-таки, в последействии психоаналитическая теория, разворачиваемая Фрейдом на глазах самой широкой публики, выступает в качестве дополнительной закваски, на которой доходит тесто современной субъектности. И именно это превращает симптом субъекта в материал податливый для воздействия аналитического метода. Иными словами, психоанализ и субъект, психоанализ и невроз оказываются, таким образом, коэкстенсивны друг другу. По замечанию Смулянского, «они движутся по параллельным рельсам», что, в общем-то, и делает метод рабочим.
Исходя из вышесказанного, можно констатировать, что посредством означающего Имени-Отца, соположенного с именем Фрейда – этого отцовского означающего, психоанализ, появляясь в определенный исторический момент, ретроактивно и неустранимо переопределяет как общекультурные процессы, так переструктурирует самого субъекта, в результате чего последний приобретает принципиально анализабельные свойства. Современный субъект после этого вмешательства становится потенциально подверженным и подлежащим воздействию психоаналитического инструментария.
Таким образом, этот пример наглядно демонстрирует одну из важнейших идей Лакана о принципиальной значимости не самого по себе желания, но об эффекте или эксцессе двойного удостоверения, удостоверения отцовским означающим определенного способа желать.
Обычно рассматривая лакановский корпус, фиксируются на том, что речь идет просто о желании и его наличии. Но в том то и дело, что для этого Лакан был бы излишен. Центральный концепт Лакана – концепт означающего, разрабатывался им именно для того, чтобы показать, что нечто в желании удостоверяет сам факт предъявления желания. Лакан говорит, что теперь нужно мыслить Другого не только как сокровищницу означающих, не только как место вместимости кода, но и как дополнительное удостоверение кода. То есть сам код – это еще не закон, это просто обрывок структуры. Но если код ратифицируется, если Другой не только представляет собой местопребывание кода, но и включает в себя формирующий этот код закон, то его положение удваивается. И отцовская метафора, Имя-Отца, – и есть то, что это удвоение ратифицирует.
Несомненно, любая способность желать происходит из закона означающего, но в Имени-Отца образуется нечто связанное с подтверждением наличия желания. То есть удостоверение тоже носит двойной характер. Если бы вопрос стоял только о желании, то очевидно, что субъект мог бы желать как угодно. Не было бы никакого психоанализа постольку, поскольку не было бы какого-либо преимущества одного способа желать над другим, а также и способности этот способ переменить. Но за перемену способа желания как раз и отвечает то, что проистекает из отцовского закона.