Отталкиваясь от этого, посмотрим, что заимствует, а что меняет в этой концепции Лакан. Говоря о «золотой эре» означающего в лакановской теории, когда и были сделаны важнейшие шаги по его концептуализации, мы будем опираться на статьи и семинары так называемого классического периода. Это прежде всего такие работы 1950-х годов, как «Индивидуальный миф невротика», «Функция и поле речи и языка в психоанализе» (так называемая «Римская речь»), «Инстанция буквы в бессознательном», «Ниспровержение субъекта», а также семинары с первого по десятый включительно.
Беря за основу общее направление мысли и теоретические интуиции де Соссюра и Р. Якобсона, Лакан кардинально переворачивает перспективу. Он делает это трижды:
1) Лакан переставляет пару местами, выводя означаемое в знаменатель, а означающее в числитель, указывая тем самым на смену ролей, главная из которых теперь отводилась означающему;
2) проводя между этажами означающего и означаемого, как и положено в математической дробной записи, разделительную черту, которой не было у Соссюра, он производит между этими элементами знака радикальный разрыв. Тем самым Лакан упразднял даже случайную и произвольную связь, которая могла бы их друг с другом как-то удерживать, а также поддерживать иллюзию реальности существования означаемого. Отныне акт означивания становится прерогативой исключительно означающих, которые производят значение посредством метафорического соития друг с другом, когда одно означающее, ударяя подобно молоту по наковальне второго и вытесняя его под спуд, производило новое значение. Таким образом, и рождалось означаемое, которое, однако, не включалось в речевую цепочку и не вступало ни в какие дальнейшие языковые взаимодействия (с другими элементами высказывания), разделяя нижний этаж вытеснения с означающим уступившему напору «верхнего», сохранившегося в цепи. При этом речь представлялась теперь тем, что могло выстраиваться безотносительно значения, ведь речевая цепочка могла отныне циркулировать исключительно за счет бесконечной референции означающих друг к другу, не испытывая при этом нужды в привязке к значению.
Будучи, освободившись от означаемого, означающее попадало в новый плен – под иго означающей цепи, в обойме которой его безальтернативно удерживали судьбы влечений. Теперь оно было обречено неизменно обнаруживать себя либо же в общем строе означающей цепочки, либо же за его пределами, но не вне поля ее притяжения, ведь вытесненное означающее никуда не девалось, лишь временно покидая свое прежнее место, но сохраняя его за собой, неотступно сопровождая его по параллельной траектории движения основной цепи.