— Ну и как вы это объясните?
— Экзамен сдаём!
— Какой, нахрен, экзамен?
— По отводу глаз... Вы же сами сказали... Что б мы вас
удивили!
— Чего вы мне лепите? Это называется воровство!
— Никак нет! Экспроприация и восстановление справедливости!
— Хм... Ну, допустим, про экспроприацию я понял, а причём здесь
справедливость?
Достаю из-за пазухи бутылку коньяка:
— Вот, специально для вас экспроприировали!
— Где?
— Ну, дык в штабе на столе стояла. А вдруг кто на рабочем месте
напьётся, вот и забрали во избежание...
— Вы что, ухари, прямо с дня рождения майора всё утянули? —
Рогожин улыбается, его нелюбовь с начальством была общеизвестна. —
И никто не заметил? Хотя там же все пьяные уже, кроме бутылки перед
собой ничего не видят...
— Обижаете! Брали исключительно со стола... Экзамен! Никаких
шпаргалок!
— Ладно, зачёт! Но коньяк не отдам! И кастрюлю верните, где
взяли... Во избежание...
Ну, а пока это святое мгновение, когда наш инструктор доволен
нами — было ещё далеко... И мы постигали нелёгкую науку диверсанта:
ползали в холодной грязи, стреляли, в том числе и на звук, учились
ставить и снимать мины и растяжки. Особое же внимание наш
истязатель, в компании со старшим прапорщиком Ивановым, уделяли
рукопашке: с оружием и без, против вооружённого и безоружного
противника, против превосходящего числом, на открытой местности и в
тесном помещении. Ибо умение тихо умертвить врага куда важнее для
дела, чем всё остальное... И вот, череда инструкторов, сменяющих
друг друга, вбивала в наши головы знания, а в тела рефлексы. И над
этим всем, грозной тенью, нависал главный садист и истязатель —
старший лейтенант Рогожин.
Пожалуй, расскажу чуть подробнее, чтоб стало понятнее какие же
они садисты! Например, метание различных предметов, совсем
непредназначенных для умерщвления себе подобных. Почему не говорю о
привычных ножах? А что о них говорить? И так всё понятно... Можно
сказать одним словом — овладели! А вот вилки, гвозди или монеты,
обычные такие монетки, которых полно в кармане любого человека, и
прочий мусор! Это — да!
— Ну что же, приступим! — старший лейтенант Рогожин радостно
потёр руки. — Всего двести гвоздей в ростовую мишень и всё, можете
идти спать! А почему не вижу радости на лицах?
А чего тут радоваться? Ну не верю я, что этот садист может
отпустить нас в восемь часов вечера. Хотя? Может он по бабам
собрался? Нет! Скорее всего, он бы нас на Степаныча оставил... И,
похоже, никто не верит!