Темнота подвала не смогла скрыть бледность, проступившую на лице Костяшки. Последовательность моих планов его явно впечатлила.
– З-зачем, камеры? – нерешительно спросил и замер, словно кролик, готовый дать стрекача. Н-да, как пить дать, в руке сковородки не хватает. Осмелел Костяшка, уже и вопросы задает.
– Проверка, наместник, обычная королевская проверка. Или ты не знаешь, что любое государство опирается на свод законов и правил? Ну, а кто эти правила не выполняет, для тех и существуют – виселица, – Костяшка отступил назад, – палач, – еще один шажок отступления, – гильотина, четвертование, сажание на кол, – все, дальше стена и отступать от надвигающейся меня некуда, – а так же штрафы и камеры для легких случаев.
– К-каких легких? – наместник выдохнул, сдуваясь, словно шарик.
– Бунт против королевы к таким не относится, – я нежно поправила белый бант на шее Костяшки, затем решила перевязать его по-своему, – ты пойми, наместник, жизнь коротка. Стоит ли её заканчивать так глупо?
– Не-не, не стоит, – замотал головой Костяшка, отчего второй подбородок затрясся испуганным студнем.
– Вот и умница, – я ласково погладила его по щеке и, наклонившись к самому уху, прошептала: – Не мешай мне развлекаться, Костяшка. Вашему захудалому королевству не повредит хорошенько встряхнуться. Закостенели вы в своем проклятье. А я со своей стороны обещаю, твой король у меня с рук есть будет. Только оставь меня с ним наедине на один вечерок и можешь снова спать по ночам по-человечески. А меня забудешь, как страшный, но короткий кошмар.
– Не-не могу, – гордо выпрямился Костяшка. Плечи расправлены, в глазах нешуточный огонь. Всё ясно – грудью на защиту королевства.
– Что на этот раз? – спросила устало. – Опять фея?
– Не фея, а условия снятия проклятия, – подал голос маг.
Обернулась – Лектариус подпирал одну из колонн и явно наслаждался разыгрываемым представлением.
– Хотя я почему-то уверен, – он ехидно улыбнулся, – вы эти правила сможете обойти.
– И что её фейность выдумала на этот раз?
– Любовь! – со значением произнес Костяшка.
Я пренебрежительно фыркнула. Слово одно, но каждый понимает его по-своему. Любовь может быть легкой и ветреной, а может быть тяжелой, сводящей с ума. Один день сбивать с ног, другой – звучать бодрой мелодией в сердце. Она может быть милой и трогательной, пушистой и колючей, зависимой и гордой, страстной и пренебрежительной. Она не может быть только одной – равнодушной.