Подойдя к набережной Ортакёй, Мелек окружила стая голодных стамбульских чаек, которых она, подобно недавно родившей матери, тотчас принялась кормить. Она общалась с птицами, морем, травой и небом. Бережно дотрагиваясь до воды, Мелек закрывала глаза и что-то шептала. Казалось, будто она умела дружить с божьими коровками, солнцем, ветром и даже шишками. Будто она знала все языки этого мира, будто ей была близко знакома каждая живая клетка планеты Земля. Будто она сама была всей планетой.
– Я поговорила с морем, – нарушила тишину она. – А тебе есть что сказать?
– А что нужно говорить? – в растерянности спросил я.
Она засмеялась, и, взяв меня за руку, подвела к морской глади.
– Это должна решить твоя душа. Пусть вода всё смоет. Не бойся её.
Подойдя поближе, я не мог осмелиться взглянуть, видя в любом отражении лицо того застреленного молодого человека, у которого я отобрал примерно полвека жизни.
Дни и недели в жарком Стамбуле испарялись на глазах. У Мелек было много привычек. Она все время убирала за уши свои русые чуть вьющиеся локоны, приподнимала левую бровь и проверяла тайный, спрятанный за ярким платьем кулон. Мелек говорила чисто и литературно, без пауз и вздохов, будто заучивала заранее написанный каким-то философом текст. Я хотел узнать, кто она, но при всей своей открытости Мелек не позволяла отворить двери моему любопытству. Наши встречи были для меня и долгожданной обыденностью, и существенным поводом смотреть в будущее. Мы часто гуляли, и лишь изредка Мелек соглашалась поужинать в ресторане. Она никогда не разрешала встречать или провожать её, и я принимал её правила, потому что чувствовал с ней одновременно то, чего мне не хватало, и то, что было в избытке.
Однажды в одном из живописных районов Кузгунджук я подарил Мелек золотое колье в виде бьющихся сердец с инициалами наших имён. Но к моему удивлению, она даже не захотела примерить его. Я долго гадал, что прячет эта девушка за одеждой, прикрывающей её тонкую и длинную шею. И чем сильнее она открывалась для меня, тем больше я понимал, что совсем её не знаю. Спустя время я познакомил Мелек с Хафизом и его семьёй. И оказалось, что Мелек могла не только цитировать Достоевского, но и правильно готовить турецкий чечевичный суп эзогелин корба.
– Мелек, а где ты учишься? Или работаешь? – поинтересовалась госпожа Акджан во время ужина.