Выбравшись из воды, сестры Ибраевы прямо на мокрые купальники натянули одежду и, забыв про запятнанный ковер, потянулись за голосом вдоль берега. Мадина шла впереди, ускоряя шаг, когда песня звучала с новой силой. Она не обращала внимание на укусы крапивы и на запах полыни, на которую у нее была аллергия. Махаббат быстро, но аккуратно шла по следам сестры, добивая резиновой подошвой сланцев колючки и сорняки. На железнодорожном переезде голос вдруг затих, и сестры присели на пропитанные креозотом шпалы отдышаться.
– Мух, как думаешь, Дагир женится на мне? – спросила Мадина, щурясь от блеска рельса за спиной сестры.
– Теперь уже и не знаю, Ма.
– Ты понимаешь, что меня ждет, если кто-нибудь разболтает, что мы с ним… ну, это самое.
– Да. Выйдешь за противного старикана-вдовца и будешь раздвигать ноги перед ним.
– Пойде-о-о-ошь за-а-амуж за вдовца, раздвинешь ноги перед ровесником отца-а-а! – затянул голосок с новой силой.
– Муха, блин! – Мадина протянула руку к сестре, словно собираясь ее задушить.
– Подожди! – Махаббат резко обернулась.
– Да ты издеваешься!
– Тсс! – Махаббат прислушалась и поняла, что голос доносится уже со стороны поселка. – Я поняла, кто это.
– Кто? Если это гад Мауленбердинов, я… – Мадина подобрала тонкую палку и ткнула ей в сухую коровью лепешку. – Он у меня говно жрать будет!
– Не Мауленбердинов! Хуже. Это тот недоразвитый Маратик, которого похоронили недавно.
До дома девочки шли молча. На автобусной остановке встретили соседку, которой носили парное молоко по утрам. По ее отстраненному взгляду из-под нависших папиросных век сестры поняли, что дело плохо. Таким взглядом вместо приветствия их обдавал каждый прохожий, казалось, весь поселок уже слышал песню Маратика.
– А где ковер? – спросила мать, когда девочки показались на пороге летней кухни.
– Что тебе ковер, если дочерей не уберегли? – крикнул отец злым ртом и с размаха хлестнул ремнем по спине младшей.
Мадина взвизгнула и свернулась калачом на домотканом половике. Махаббат, боясь попасть под горячую руку отца, схватила таз с грязной посудой и выбежала с ним на улицу. Следом вышла мать, и вдвоем они принялись чистить подгоревшее дно большого казана землей. Под плач Мадины они по очереди наклонялись к посудине, негнущимися руками соскребали гарь и, выпрямляясь, косились в окно кухни. Со стороны это напоминало замедленный механизм на старых часах, когда медведи по очереди стучат молотком на тик-так.