За фразой с претензиями на успех кроется честолюбие, стремление взять баснословные высоты, хотя он сам еще не представлял, для чего, собственно, они нужны, эти высоты. Но личности исключительного масштаба, вошедшие в историю человечества, безотчетно рвались в неизведанные выси, а там уже разбирались, что к чему.
Обстановка на кавказском театре военных действий была тяжелейшая. Болотистая и гнилая местность, гнус, лихорадка и проливные дожди вели к болезненности и смертности в русских гарнизонах. Служивые умирали сотнями. Россия вела упорную войну с грозным имамом, но усмирение подвигалось медленно. В непрестанных нападениях на русские укрепления завязывались кровопролитные бои. Защитники захваченных постов и городков безжалостно уничтожались. Так было с Михайловской крепостью, где начальником гарнизона был штабс-капитан Лико, окруженной войском горцев в количестве одиннадцати тысяч человек. Гарнизон в составе двухсот пятидесяти человек отбил первый штурм, но не устоял во втором и был полностью изрублен. Горцы бросились к пороховым складам, но здесь-то произошло светопреставление. Рядовой Тенгинского полка Архип Осипов по заблаговременному заданию начальника гарнизона Лико взорвал погреба, устроив кладбище для трех тысяч нападавших. Вместе полегли победители, и побежденные.
* * *
В апреле 1838 года Николай Муравьёв, уже в чине майора, прибыл к новому месту службы. Он весь в воодушевлении, что читается в письме брату Валериану: «…люблю Кавказ со всеми его лихорадками и лишениями за то, что в нем могу развернуться». В Южном Дагестане обстрелянный офицер выглядел настолько воинственно, что очередного ордена оказалось недостаточно для соответствия проявленным заслугам, тогда дали два, один за другим. Жаркое лето 1839 года прошло в изнурительной осаде крепости Ахульго, защиту которой возглавлял кавказский вождь Шамиль. Горцы оборонялись настолько отчаянно, что при штурме Сургаевской башни одной пулей пробили Муравьёву локтевую и кистевые кости правой руки, еще и с онемением трех средних пальцев. Крепость была взята с огромными потерями с обеих сторон. А пальцы восстановились только через десять лет, к сибирскому назначению, когда генерал-губернатору Восточной Сибири пришлось воевать острым пером с петербургскими чинами не менее яростно, чем с кавказскими джигитами. Учился писать левой рукой. Тем не менее схваченная горячая пуля стала Николаю Муравьёву тем знаком, с которым храбрый офицер стал полковником. Тифлисский госпиталь – и боевая труба позвала на взятие укрепления Дала в восставшей Абхазии с награждением полковника орденом Святого Владимира, опять с бантом.