Но лично мне кажется что – да, виновны.
А вот почему мы оказались столь падкими на все эти глупости и гадости, почему с таким энтузиазмом провозгласили сомнительные гипотезы аксиомами и поменяли местами относительное и абсолютное, а телесный низ с небесным верхом, тут ответ, по-моему, очевиден – да потому что клокочет в наших жилах кровь повадливой прародительницы и сынка ее Каина, а пепел Содома и Гоморры стучит в наше сердце. Так идея, овладевшая массами, становится нечистой силой, тварь притворяется Творцом и Отцом – материя.
А дочка меж тем ждала ответа, глядела, не отрываясь, на попавшего как кур во щи отца, и уста ее нежные были тронуты наглой улыбочкой.
А, была не была!
– «Происхождение семьи, частной собственности и государства»! – выпалил отец и посмотрел на экзаменаторшу.
– Вот как? Боюсь тебя разочаровать, папа, но это не Маркс!
– Ну Энгельс, какая разница, – выкручивался пойманный с поличным комдив.
– И действительно – какая? – уже откровенно издевалась дочь.
– Ты как с отцом… – начала Травиата, но Анечка ее перебила:
– Да никак я не разговариваю! Смысла нет! – и ушла купаться и загорать в новом, только что сшитом мамой купальнике на Вуснеж.
Что-то не очень симпатичная у нас девушка получается, да?
Это меня, признаюсь, ужасно тревожит, потому что, если Анечка окажется просто эгоистичной и избалованной дрянью, пусть даже и близкой нам по идеологии и эстетическим вкусам, – все мои писчебумажные старания пойдут насмарку и даже коту под хвост.
И тут дело, поверьте мне, не только в литературной несостоятельности автора и неполном служебном соответствии его Музы.
Тут все гораздо сложнее.
Ну вот, договорился и докатился: «Все гораздо сложнее!»
Ай, молодец!
Сколько раз сам издевался над этим блеянием: «На самом деле все гораздо сложнее… нельзя не учитывать… не стоит недооценивать… и бла-бла-бла!»
Давай еще скажи, как Василий Иваныч: «Время такое было!»
Хотя оно и правда было такое.
Все ведь у Анечки имелось, чтобы быть безусловно хорошей: и ум, и доброта, и честность, и чувство юмора, и вкус хороший, даже эрудиция, как это ни странно в ее возрасте, – не хватало ей, как и мне и большинству наших сверстников, только двух старосветских и новозаветных добродетелей: смирения и целомудрия.
Но винить ее в этом было бы верхом несправедливости. Где ж ей было набраться таких диковинных свойств?