– Где Юрасик, курва? Говори, если не хочешь сдохнуть в туалете, как твоя подружка!
Я застыла льдом, не веря своим ушам. Не могли они такого сделать! Не идиоты же… Карим не простит. Из-под земли достанет, а потом прикопает по частям. Мой босс – человек вежливый и обходительный, когда надо. Но если задеть то, что ему дорого, он становится настоящим зверем. Страшнее лишь тот, второй.
Стальной.
– Раз ты решил пустить её в расход, – вмешался второй, – дай хоть развлечься, пока дышит. Потом будет не то…
Пискнув в ужасе, я дёрнулась, ощущая себя спелёнатой гусеницей. Запястья ныли от врезающихся в кожу верёвок. Стопы я почти не ощущала – видимо, кровообращение в ногах уже нарушено из-за излишне сильного натяжения.
От осознания, что мною сейчас воспользуются, а потом убьют, я задёргалась и замычала.
– Что? – наклонился ко мне первый.
– Может, вынешь девке кляп? – оскалился второй.
– Разве что для того, чтобы заменить чем-нибудь другим, – хохотнул его подельник, но за тряпку, которая была впихнута мне в рот, всё же дёрнул. Я судорожно втянула воздух за миг до того, как на моей шее сомкнулись жёсткие пальцы. Похититель прошипел мне в лицо: – Говори, где твой любовник, или пожалеешь, что я тебя не убил.
Толкнув меня обратно, он дёрнул за юбку платья, одним движением раздирая её до самой талии. Подвывая от ужаса, я попыталась отползти, но второй наступил мне на спину, вжимая в старый матрац.
– Хороша девка! Заметил, что она лифчик не носит?
– Тебя только одно интересует, – осадил его первый и наклонился надо мной. – Ничего не хочешь сказать перед смертью?
– Я… – Голос изменил мне, и дальше раздалось лишь сипение.
Хотелось признаться, что не знаю, где Юра. А знала бы – сказала. И Стальному, и этим…
Впрочем, знаю. Екатерина Марковна же сказала – он мёртв.
Дрожа всем телом, я собрала остатки мужества и выкрикнула:
– Его больше нет! Григорьева сообщила полиции, что он на том свете.
Они замерли на миг, и первый потемнел лицом, а второй лишь ухмыльнулся и расстегнул штаны.
– Не хочешь по-хорошему?
Он набросился прежде, чем я успела перекатиться, вжал каменным телом в старый скрипящий матрац и, разодрав лиф платья на моей груди, запыхтел. Я завизжала, извиваясь всем телом, но путы впивались в кожу, раздирая её и причиняя нестерпимую боль. Хотелось умереть прямо сейчас, чтобы не ощутить всего ужаса, что мне предстоит.