И, помахав мне ещё раз, зашагала своей дорогой.
Злые языки считали её старой девой, опоздавшей на последний поезд. Болтали, что она западает на физкультурника, Акимόто-сэнсэя. Да сами же фыркали: можно подумать, у этой мегеры есть хоть какой-нибудь шанс…
Взрослым, конечно, тоже несладко. Нас, детей, они любят оценивать по степени нашей полезности, но ведь их самих, насколько я вижу, оценивают точно так же. Госпожа Синодзука очень старательно служит обрабатывающим инструментом. А вот репродуктивной функции, похоже, лишена. Её задача – обтачивание таких шестерёнок, как я. Но справляется ли она со своей задачей – опять же решает Фабрика…
Вывод один: лишь научившись кормить себя сам, ты можешь не бояться, что тебя выкинут за ненадобностью.
Налегая на педали, я понеслась домой. С очередной домашкой в портфеле. Скорей бы уже переделать их все, выучиться покруче – и стать ещё одной полезной запчастью Большого Мира!
* * *
Дома я тут же зависла над страничкой календаря.
Последний день каникул. «Ещё 347», – было нацарапано под сегодняшней датой.
С начала Обона прошло 18 дней. И лишь через 347 дней я снова увижусь с Юу.
Держаться мне помогала любовь. При одной мысли о Юу боль отступала, как под наркозом.
Жаль, что я не могу быть инопланетянкой, как Юу, подумала я. Да, мы оба живём, как паразиты, на иждивении у родителей. Но я, в отличие от Юу, своей инопланетностью похвастать, увы, не могу.
Я села за стол, погрузилась в домашку. Скорее бы сделать так, чтобы свою плошку риса я добывала сама! Ради этого я готова подчиняться самым безумным правилам этого мира.
Я вышла в гостиную. Мама выглядела совсем разбитой.
– Мам? А хочешь, ужин сготовлю я?
– Вот ещё! – отозвалась она, даже не повернув головы. – Не суй нос куда не просят!
– Но ты же так устала. А сварганить какой-нибудь карри нас в школе давно уже научи…
– Я же сказала – нет! От твоей «помощи» только мне суеты прибавится. Сиди спокойно, я тебя умоляю.
Я кивнула. Она права: я действительно нарушила правила. С точки зрения семьи, от такой бездари, как я, просто не может исходить ничего позитивного. Дайте мне, духи, сил, чтобы я оставалась для них хотя бы нулём, не скатываясь в минус…
– Вечно ты так. Ни на что не способна, а гонору – до небес!
– О да…
Бранить меня мама любила, когда психовала из-за чего-то ещё. И вовсе не ставила целью исправить меня для моего же блага. Просто ей до зарезу нужна была груша для битья. Она выбирала меня – и словами, точно пинками, постепенно приводила себя в порядок.