Если бы Ульяна посмотрела в зеркало, то видела очертания качающегося от ветра дерева, и видела бы, что прямо за окном на карнизе никто не сидит. Боятся нечего. Хотя зеркало напротив окна – это плохая примета. Когда смотришь в зеркало ночью, то боишься там увидеть кого-нибудь кроме себя.
Кроны деревьев покачивали, и они нагибались так близко к окну, что почти касались его ветками. Дерево качалось из-за ветра, а не из-за того, что на нём что-то сидело. Вдали горел свет от фонаря, и он же впускал тени в комнату Ульяны. Ветки оживали в комнате и скользили по стене и потолку, но не царапали, хоть и казались острыми, как длинные когти на пальцах.
Живые тени веток тянулись вниз к углу, где ничего не было, только шорох.
Ульяна внезапно перевернулась на живот. Обычно, когда она чувствовала, что засыпает, то машинально ложилась на живот и вскоре засыпала. Она не высовывала голову из-под пледа и это срабатывало, а тиканье часов, как обычно, убаюкивало, работая в унисон с её сердцем.
Часы внезапно остановились.
Ульяне, настолько привыкшей к звучанию часов, затишье ощутилось, как взрыв. Прогремела тишина. Она вскочила, как от громкого звука.
Она подпрыгнула на месте и села на подушку, одновременно укрываясь пледом. Дикий страх застыл на лице. Страх, который непонятно откуда взялся. Сердце билось в груди так, будто собиралось пробить ей рёбра и укатиться под кровать. Сильные удары сердца отдавались на теле Ульяны, что её голова незаметно покачивалась. Она сидела и смотрела в полутьму комнаты, где никого кроме неё не было.
Лишь теней веток мотало по стене из стороны в сторону, из одного угла в другой. Звук шуршания одежды вдруг изменился, теперь он звучал, как растирание кожи об кожу. Могло показаться, что это ветки тёрлись об стену, потому что они двигались в такт, однако, это ведь всего лишь тени от веток, и они не могут издавать звуков. Не должны. В воздухе витало прикосновение кожи с такой нежностью и лаской, словно манило к себе, подзывало, намекая, что там в углу происходит что-то приятное и точно безопасное.