А?
Лукас говорил с Амор на холме вчера. И она ему сказала, ваш папа отдаст мне мой дом.
Я ничего про это не знаю.
Ладно, говорит она. Не обеспокоена внешне, хотя ни о чем другом не думала после того, как услышала. Быть владелицей дома, держать эти бумаги в руке!
Лучше спроси моего отца, говорит он.
Хорошо.
Он смотрит на ее непроницаемую спину, на которой он младенцем катался бессчетное число раз, глядит, как Саломея перемещается туда-сюда вдоль разделочного стола, перенося стопки тарелок в шкаф.
Да, говорит он рассеянно. Спроси лучше его.
Вопрос насчет дома, пройдя путь от его матери к сестре, от сестры к Лукасу, от Лукаса к Саломее, теперь заронен в него крохотным темным семенем и потихоньку начинает прорастать. Он приходит ему на ум пару часов спустя в другой комнате на противоположном конце города в почти случайный момент – когда он застегивает рубашку.
Знаешь, что моя младшая сестра сказала Саломее?
Кто такая Саломея?
Женщина, которая… Служанка наша.
Разговор происходит в спальне на верхнем этаже просторного дома в зеленом пригороде. Антон обращается к полногрудой блондинке, школьнице выпускного класса, с которой только что взрывчато и по-животному совокупился. Налицо смятая постель, полураздетость, приятная истома в паху.
И что твоя сестра ей сказала?
Что мой отец пообещал ей дом.
А он и правда…
Что?
Пообещал?
Не знаю, говорит Антон, стоя перед туалетным зеркалом и ликвидируя все улики, застегивая незастегнутое и заправляя незаправленное, чтобы ни малейших подозрений не вызвать у матери Дезире, которая с минуты на минуту должна вернуться из парикмахерской. Он наклоняется рассмотреть в зеркале свой шов, сильное впечатление в очередной раз производит рана. Выгляжу теперь как солдат.
Не позволяй ему отдать дом служанке, негодующе говорит Дезире. Он развалится у нее.
По-моему, он и так развалюха. Но дело не в этом.
А вот и «ягуар» мадам, его мурлыканье распознаётся безошибочно, он приближается по дорожке и останавливается у дома, где присыпано гравием. Хорошо, что они на втором этаже, а то ведь занавески раздвинуты, и, будь они внизу, она вполне могла бы увидеть, как дочь второпях натягивает блузку, а ее дружок застегивает ширинку. Красноречивая была бы сцена.
Скорей, она уже здесь.
Иди, займи ее разговором! Скажи, я в туалете.
Ладно. Он расправляет покрывало на постели, оглядываясь на Дезире, но та исчезает за дверью туалета, размытое светловолосое пятно, и только. Никакого сравнения с образом, который он в прошедшие месяцы брал с собой в уединенные места. Леон, брат Дезире, – школьный приятель Антона, а она год за годом оставалась на заднем плане, младшая сестра всего-навсего, что с нее возьмешь, поменьше бы надоедала, но потом из-за определенных гормональных перемен он стал воспринимать ее иначе. Потребность трахаться как шимпанзе сейчас главенствует, и, безусловно, он явился сюда сегодня не из благородных побуждений. После того, как я узнал про Ма, только одно у меня на уме, забавно, вот ведь как оно работает, Эрос борется с Танатосом, хотя про секс не то чтобы думаешь, его претерпеваешь. Чесоточное, голодное дело в подвальном этаже. Пытка обреченных, неугасимый огнь. И все-таки, похоть похотью, он чувствует, что преследует внутри себя какую-то эмоцию, которую ему трудно назвать. Может быть, даже и любовь, хотя это бы его удивило. Успокоение он сегодня от нее получил, это точно. Да, лежать бы подольше меж ее пухлых волн в мире и безмятежности.