Мать Гильяно тут же переменилась. Воскликнула покаянно:
– Бедняжка, ты ехал весь день, чтобы нас повидать, да еще выслушивал вранье дона Кроче и мои жалобы… Куда ты дальше?
– К утру мне надо быть в Трапани, – ответил Майкл. – Поживу у друзей отца, пока ваш сын не придет ко мне.
В комнате воцарилось молчание. Майкл понимал, что все они знают его историю. Знают, с какой раной он жил последние два года и что скрывается за его непроницаемым лицом. Мать Гильяно подошла к нему и заключила в объятия.
– Выпей вина, – сказала она. – А потом идите прогуляйтесь по городу. Через час ужин будет на столе. Друзья Тури тоже подъедут, и мы сможем поговорить.
В сопровождении Андолини и отца Гильяно Майкл отправился бродить по узким мощеным улочкам Монтелепре. Солнце село, и камни брусчатки почернели. В синей сумрачной дымке только фигуры карабинери, бойцов национальной полиции, двигались с ними рядом. На каждом перекрестке от виа Белла ответвлялись, змеясь, тесные переулки. Город казался пустынным.
– Некогда это было оживленное место, – сказал отец Гильяно. – Бедное, конечно, как вся Сицилия, даже нищее, но полное жизни. Теперь больше семисот наших мужчин сидят в тюрьме за пособничество моему сыну. Они невиновны, практически все, но правительство арестовало их в назидание остальным, чтобы те доносили на Тури. В городе больше двух тысяч полицейских, и еще тысячи рыщут по горам в поисках моего сына. Поэтому люди не ужинают больше на воздухе, а дети не играют на улицах. Полицейские такие трусы, что палят из ружей, стоит кролику выскочить на дорогу. С наступлением темноты объявляется комендантский час; если женщина выйдет к соседке и ее поймают, то будут осыпать оскорблениями и упреками. Мужчин они увозят, чтобы пытать в подземельях Палермо… – Он вздохнул: – В Америке такое невозможно. Я проклинаю день, когда уехал оттуда.
Стефан Андолини остановил их, собираясь раскурить маленькую сигару. Выпустив дым, он сказал с улыбкой:
– По правде, все сицилийцы предпочтут вонь дерьма в своих селах аромату духов в Париже. Что я тут делаю? Я мог сбежать в Бразилию, как многие другие. Но нет, мы любим родные края, мы, сицилийцы. Это Сицилия не любит нас.
Отец Гильяно пожал плечами:
– Я дурак, что вернулся назад. Подожди я пару месяцев, Тури родился бы американским гражданином. Но, видно, воздух этой страны проник его матери в чрево… – Он рассерженно потряс головой: – Почему мой сын вечно вступается за других людей, даже тех, с кем не связан по крови? У него такие грандиозные замыслы, он постоянно говорит о справедливости… Настоящие сицилийцы говорят о хлебе насущном.