– Второй труп. Молодой мужчина. Предположительно 25-27 лет. Огнестрельные ранения в количестве трёх. Явные подпалы одежды. Стреляли с минимального расстояния. В обоих случаях сделаны контрольные выстрелы в голову.
– Какая ты зануда, Флип! – недовольно проворчал фотограф Марат, оскалился в отвращении от собственного занятия, пощёлкал затвором фотоаппарата. Попыхал «блицем», отчего мрачные живые люди будто замирали в движении, а трупы напоминали поверженных древних актёров в гипсовых масках с застывшими, искаженными чёрными ртами и глазницами. – Ж-ж-жуть! Такое выстави в багетах, народ замрёт от ужаса. Мрак. Лица, не пойму, запудрены?
– Наркоту сыпанули. Похоже, пацанва на конкурентов нарвалась. Убрали курьеров, – терпеливо пояснил судмедэксперт, принюхался. – Ан нет! Мука. Похоже, простая гастрономическая мука, – поднёс ближе ко рту диктофон. – Лица погибших обильно посыпаны порошкообразным составом, предположительно, мукой…
– Пижоны в Питере завелись. Косят под колумбийцев. Галстук хотели вывесить, уроды, – прохрипел милицейский капитан, низко склонился, тронул труп молодого парня за подбородок. Из горла погибшего послышалось посмертное хрипение. – Не успели. Явно кто-то помешал.
Фотографу стало плохо. Он шарахнулся в сторону, долго, натужно гыкал в подвальное оконце дома, будто пугая домушников и выпивох. Ругаясь на собственную слабость, всё же спросил капитана:
– Галстук?
– Режут горло. Язык вывешивают на грудь, как… как… Что тут не понятного? Отвяжись!
Фотограф вновь безвольно откачнулся к черноте подвального провала.
По Фурштадской от Таврического сада медленно катило такси с зелёным огоньком, перед светофором у Литейного моста остановилось. За баранкой руля придуривался, чтоб отогнать усталость и сон, покачивался в такт «дворникам» мордатый, будто бульдог в щетине, таксист с выпученными от недосыпания и регулярной выпивки глазами.
– Крепче за шофёрку держись, баран! Рекламная служба «Русского радио»! – послышался из окна машины шутовской голос ведущего радио. Водила оскалился в улыбке, тут же скривился, глянув вправо, на пассажирское кресло, будто было там наплёвано.
– А-а-а, блин! Чем дальше в ночь, тем больше козлов! – ругнулся таксист.
Машина резко газанула с разворотом на Литейный мост. В салоне откинуло на спинку кресла пассажира, полуживого, со взглядом выпученных глаз, застывшим в желе запоя. Лоб пассажира был туго перетянут жгутом зелёного платка. Судя по страданиям на мгновение оживших глаз, чтобы голова не лопнула, от боли. Это был давишний фотограф Марат, парень лет тридцати. Он с трудом ожил складками выразительного лица, шутливо выложил пальцами кадр на глаз, щёлкнул языком, будто затвором фотоаппарата. Но не получил в ответ даже презрительной ухмылки таксиста. Вновь загнулся вниз, под приборную доску машины, словно подбирая постоянно развязанные шнурки, громко и натужно икнул.