вдалеке.
Девки поют про любовь.
Сладко,
ах, как сладко сердце щемит:
девки поют про любовь.
Конечно, вечер.
Конечно, река.
Конечно, березы.
И девки поют вдалеке.
И сказать тут нечего.
Конечно, грустно.
Конечно, по-русски.
Конечно, хорошо.
И никуда тут не денешься.
Всю жизнь они будут петь,
эти девки,
всю жизнь они будут петь вдалеке
про любовь.
– Ау! – кричат мне. —
Ау! Где ты?
– Ау! – кричу. —
Ау! Я далеко где-то!
– Ау! – кричат. —
Ау! Иди сюда!
– Ау! – кричу. —
Иду! Я скоро!
А сам не тороплюсь.
Тихо иду по лесной дороге,
перешагивая тени сосновых стволов,
и все удивляюсь этому миру,
в который попал ненароком.
Незнакомые люди
подходили к ней на улице
и говорили:
– Какая вы милая!
Тогда я любил ее
и она меня – тоже.
Потом она меня разлюбила,
а я ее – еще нет.
Спустя два года
я встретил ее.
Она так подурнела,
что ее трудно было узнать.
– Милая, – сказал я ей, —
ты очень подурнела!
Наверное, это оттого,
что ты меня разлюбила.
Полюби меня снова!
– Попытаюсь! – сказала она,
но так и не попыталась —
ей было некогда.
А я еще долго любил ее
зачем-то.
Предвкушать его.
Услышать скрип двери
и догадаться,
что это оно.
Растеряться.
Но взять себя в руки
и, побледнев от решимости,
прочесть его про себя.
Поразиться.
И, переведя дух,
прочесть его вслух,
но шепотом.
Расхрабриться.
И, открыв окно,
прокричать его громко,
на всю улицу.
Наконец успокоиться.
И ждать новое,
самое лучшее.
Как безмятежен,
как торжественно спокоен
был грешный мир
в глазах делла Франческа!
Среди деревьев
проходили женщины,
с глазами темными,
в простых прекрасных платьях,
и ангелы с власами золотыми
взирали на крещение Христа.
Но в старости
Пьеро совсем ослеп.
И он уже не видел этих женщин
и ангелов
с Христом и Иоанном,
но он, конечно,
слышал их шаги,
их вздохи
и шуршание одежд.
Как строен,
как величественно прост
по-прежнему
был этот мир нестройный
в слепых глазах
Пьеро делла Франческа!
На гобелене юный пастушок
и рядом с ним румяная пастушка.
На гобелене ручеек бежит
и белые овечки щиплют травку.
Садится бабочка на шляпу пастушка,
а он не видит,
он обнял пастушку,
и невзначай рука его легла
чуть выше талии —
каков шалун!
Но вдруг
из-за пригорка выполз ржавый танк,
вращая башней
и урча от злобы.
Пастушка взвизгнула,
но смелый пастушок
отважно пальцем погрозил злодею.
Танк развернулся
и уполз в кусты.
«Наверное, танкист сошел с ума, —