Михаил слышал, как кто-то кашлял. Утробно и тяжело. Очередь вся гудела, но этот кашляющий выделялся, как пятно крови на снегу. Он кашлял и кашлял, разбрызгивая свои заразные слюни. Наверное, люди уже начинали сторониться него.
Михаил закрыл глаза, пытаясь избежать такого яркого света плафонов. Коридор тоже был белый, как и стены. Только пластиковые стулья были кричащего жёлтого цвета, расставленные вдоль стен. Люди громоздились чуть ли не друг у друга на головах.
Рядом сидел старик, скрючившись на одном из стульев. Он вполголоса рассказывал кому-то по телефону, что ему назначили уколы в простату, один укол – за десять тысяч. Иногда он хрипло хехекал, будто это было забавно.
Кабинет открывался и закрывался. Каждый раз выглядывала медсестра, вяло оглядывая собравшихся поверх своей медицинской маски. Она называла фамилии своим ленивым голосом и заходила обратно. Низкорослая, широкая.
– Бочкин, – сказала она пискляво. – Бочкин!
Старик засунул свой телефон и поднялся. Он неспешно прошаркал в кабинет. Медсестра смотрела на него крайне неодобрительно, будто он пинал её беременную мать по животу, а не был очередным больным.
«Здоровых нет, есть недообследованные» от создателей «то, что вы на свободе – не ваша заслуга, а наша недоработка».
Время тянулось медленно. Он ждал и ждал. В голове звучало заевшее интро из «Mein Herz Brennt». Монотонно и нервно.
«Я голос тьмы, что создан болью». Вроде есть там такая строчка.
Дверь снова медленно открылась, оттуда выходил Бочкин. В этот раз медсестра шедшая за стариком, посмотрела неодобрительно в спину старика и пробормотала: «им по девяносто лет, а они всё в больницу лезут».
В какой-то момент Михаилу захотелось свалить её и прыгать у неё на её тупой средне-специальной башке до тех пор, пока виски под подошвой его ботинок не превратятся в гречневую кашу.
– Новиков, – сказала она, глядя в упор на парня.
Тот кивнул и встал. Ярость наравне с головной болью всё чаще врывалась в его жизнь.
А потом он встретился с седеющим доктором, чьё лицо было крайне напряжено. Ему было где-то сорок шесть, но выглядел он на все сто. Он покашливал, облизывал губы и вертел в руках результаты анализов, неприятно скрипя пальцами.
– Дело плохо, – заявил он наконец. – Я не буду Вас обманывать, Михаил.
Потом парень плохо помнил, о чём говорил доктор. Из всего стало лишь понятно, что надо бороться, глядишь, подольше протянешь. Гулять больше, работать меньше, ну и принимать успокоительное напополам с обезболивающим… Почему-то его не посетило то самое отрицание, обычно посещающее всех. Наоборот, он вытянул лицо в полном понимании.