На протяжении десятилетий для миллионов людей в регионах США и во всем мире нестабильность была образом жизни. Бедность и статус беженца приучают к этому. Однако отличие в том, что миллениалы (особенно белые из среднего класса) так себя не позиционировали. Как и предыдущие поколения, нас кормили меритократией и исключительностью: у всех нас способности льются через край, а чтобы их раскрыть, нужно упорно трудиться и быть этим одержимым. Независимо от своего положения можно обрести стабильность, если усердно трудиться.
Задолго до распространения COVID-19 миллениалы начали понимать, насколько опустошающей, насколько удручающе фантастичной на самом деле была эта сказка. Было также понятно, что люди продолжают рассказывать ее своим детям и сверстникам: в редакционных колонках New York Times, справочниках – потому что отказаться от нее – значит признать, что рухнула не только американская мечта, но и вся Америка. Потому что извечные песни о стране возможностей и доброжелательной мировой сверхдержаве – ложь. Это крайне обескураживающая мысль, но те, кто не руководствуются привилегиями «белизны», «белого» класса или гражданства, уже давно ее поняли. Некоторые только сейчас осознают масштаб бедствий. Другие давно все осознали и мирились с этим всю жизнь.
Составляя текст в разгар пандемии, я поняла, что COVID-19 – великий проявитель. Стало понятно, кем и чем ты дорожишь, что тебе нужно, чего ты хочешь, кто думает о других, а кто – только о себе. Пандемия показала, что «незаменимые» сотрудники – на самом деле «расходный материал», укрепила системный расизм и, как следствие, повысила уязвимость перед болезнью. Она показала некомпетентность нынешнего федерального руководства, опасность годами взращиваемого недоверия к науке, в результате которого производство медицинского оборудования превратилось в бизнес, ставящий прибыль превыше всего. Наша система здравоохранения сломана. И социальные программы тоже. Мы не в состоянии проводить испытания. Сломана сама Америка, а вместе с ней и мы.
Когда COVID-19 только начал распространяться в Китае, я вносила последние правки в книгу. Когда города начали закрываться, мы с редактором задумались, как отразить тектонические эмоциональные, экономические и физические изменения, которые сопровождали распространение болезни. Но я не хотела вклинивать комментарии в каждую главу, делая вид, будто каждый раздел написан с учетом этих сдвигов. Это было бы трудно, и мне это казалось чем-то странным, фальшивым.