И вот, сидя на химии, глядя в пустое пространство между собой и кафедрой, за которой читала лекцию Марина Владимировна, Аня мечтала, как поступит в приличный университет, в тот самый, где когда-то училась ее мама. Химфак, конечно, она не осилит, но вот юридический – должна, просто обязана. Она представляла, как соберет чемодан, сядет на автобус и уедет в новую жизнь, туда, где ее никто не знает, где ни у кого нет повода ее ненавидеть. В своих самых смелых мечтах она представляла, что может быть даже сможет тогда снова видиться с отцом, иногда, время от времени. И может быть, когда-нибудь, она будет, наконец счастлива. «Еще год, всего год, тебе нужно пережить этот год, даже меньше, каких-то 9 месяцев», – говорила она себе. Она еще не знала, как круто 9 месяцев могут изменить жизнь.
6
Все началось на крыше. Раньше на крышу было не попасть: единственный ключ хранился у старшей по подъезду – склочной старухи, которая по совместительству была Аниной бабушкой. Но летом у бабушки случился инсульт. Сильная властная женщина практически перестала управлять правой стороной своего тела, ей нужна была реабилитация, уход и постоянная помощь в быту. Мама, оценив усмешку судьбы, с плохо скрываемым злорадным удовольствием наблюдала, как ее собственная мать, своей авторитарной рукой уничтожившая почти 20 лет назад ее будущее, ковыляет от кухни до ванны, от ванны до постели. Нет, она не отказывала ей в уходе, примерно таком, какой получила бы та от санитарки в захолустной государственной больнице. Бабушка бухтела, шепелявила и плевалась, извергая проклятия в адрес неблагодарной дочери и непутевой внучки. Домашняя обстановка из тяжелой быстро превратилась в невыносимую.
Именно тогда кому-то из соседей понадобился доступ на крышу. Маме было недосуг разбираться в тонкостях соседской политики и заветный ключ пошел гулять по подъезду, а очень скоро дверь и вовсе перестали закрывать. Аня выходила на крышу каждый день, а в самые плохие дни – дважды. Здесь она разрешала себе плакать. Спрятавшись за самым дальним вентиляционным каналом, чтобы ее случайно не нашли подростки, выбегающие покурить и выпить пива в тайне от родителей, она позволяла себе на несколько минут почувствовать всю боль, скопившуюся где-то глубоко внутри, и дать ей выйти наружу слезами. Она плакала совершенно беззвучно, не всхлипывая, не заходясь в истерике. Она чувствовала, как медленно разжимаются тиски ее самоконтроля и чувства затапливают ее с головой: одиночество, отчаяние, бессилие, ужас, беспомощность, беспросветное горе и жалость, очень много жалости к маленькой девочке внутри нее – слезы текли по щекам, попадая на краешек губ, скатываясь по подбородку, затуманивали мир вокруг. Она плакала, пока слезы не кончались, а потом возвращалась в свою наполненную злостью и несправедливостью реальность.