Горыня слушала этот спор, сидя на лавке еще с левой, гостевой стороны, и неприметно наблюдала за лицами своих новых хозяев. Княжеское оружие она получала – всего месяц назад, после испытаний, Амунд принял ее клятву и вручил угорский однолезвийный меч. Самые именитые и удачливые воины носили корляги, но такое сокровище нужно еще заслужить особо – или добыть. Ее верность уже была отдана Амунду, и именно его воля привела Горыню в Киев. Она принесла бы клятву Олегу – та все равно не имела бы силы, но если Брюнхильд настоит на своем, будет лучше. Амунду Горыня собиралась служить, а у Брюнхильд была одна с ним воля. Вот у Олега – совсем напротив.
– Такого не бывало, чтобы дева приносила клятву верности кому-то, кроме мужа! – внушала родичам Брюнхильд. – Она ведь не в жены тебе, батюшка, идет! – Брюнхильд фыркнула. – А я – дева. Мне девы служить могут. Как Улыбе служили девы, когда она на Девич-горе жила!
– Какая же она дева, когда в портах и во всем мужском! – возразил Рагнар. – Даже имя у нее мужское! Стало быть, она все равно что отрок!
– Вот уж истинно! – согласилась с ним мать, княгиня Бранеслава. – Ходит, будто ей тут Карачун каждый день да деды каленые[12]!
Княгиня встретила деву-волота без восторга и смотрела на нее нелюбезно. Венцеслава, старшая Олегова дочь, была так изумлена, что все не верила глазам. Она и промолвила слова, встревожившие Горыню:
– Я думала, князь плеснецкий один такой на свете! А тут еще и девка!
– Волотов на свете много! – ответил ей боярин Избыгнев. – Может, и Амунд им сродни.
– Что, девица, Амунд, князь плеснецкий, тебе не сродни? – спросил Предслав, впрочем, без задней мысли, шутки ради.
Горыня притворилась, будто задумалась.
– Нет у нас в родне таких.
– Его матушке виднее! – посмеялся Предслав. – От Плеснецка до Угорских гор недалече.
Больше они о сходстве Горыни с Амундом не говорили, но как знать, не задумается ли кто-нибудь о возможной между ними связи?
Однако решения в этом доме принимал Олег, и у домочадцев не водилось с ним спорить. Кроме Брюнхильд, но и та спорила, будто играла. Пожалуй, Олег, если и впрямь захочет, сумеет прижать и эту свою дочку, думала Горыня. Брюнхильд, очевидно, тоже это знала, поэтому для нее и было важно добиться своего исподволь. Ее воля не ломала стену отцовой воли – подмывала и просачивалась, как вода.