– Ну это возможно. Со временем. Сейчас по деньгам не очень. Продажи стоят. Кризис. Но я думаю об этом, – Антон умел тушить любую раскачку на эмоции у мужчин. А у женщин не мог.
– О чем ты, бля, думаешь? – майор начал раздражаться. – Мы с женой, когда знакомились, я вообще сержантом был! После армии в ментовку пошел. На девяносто рублей жили. Костюм на свадьбу у друзей брал. А сейчас… Сейчас я могу помочь деньгами! Вот! Жидко на работе? Иди ко мне постовым. Расскажу все, как надо делать. Видно, что толковый, но добрый, не попросишь сам. Но есть пугливей тебя водилы, сами предлагают. Четко не знаю, сколько там у себя в конторе получаешь, но считай, у меня две твоих зарплаты точно будешь иметь. А если институт юристом закончишь, то сразу старлеем сделаю. Сразу! А может, и раньше. И тогда все постовые тебе помогать будут. На семейную жизнь.
– Прямо все?
– Ну, по-разному. Каждый сам решает. Ты о чем вот сейчас думаешь, а?
– Анатолий Степаныч, я к Маше вообще собирался. И голова болит. Давайте потом поговорим.
– Короче, думай, парень. Либо серьезно, либо на хер. Мне по-другому для Машки не нужно. Понял?
– Я понимаю.
– Ты любовь, Антох, можешь искать всю жизнь. И не найти. Не на всех она валится. Не знаю я никого вокруг, у кого она была бы по-настоящему. Только в фильмах видел. И редко со счастливым концом, понимаешь? А вот в согласии и по-доброму прожить можно. Можно! И все к этому приходят. И все так живут. Понял?
– Да.
– Так вот. Парень ты неплохой, и я не против, чтобы семья была. Но по кинам бегать, как подростки, хватит. Хватит! – Анатолий Степанович отвел взгляд на свою машину, взяв длинную паузу, словно готовясь к эффектному финалу, но не нашелся. – Езжай и думай. И запомни, я дочке всегда помогу.
Через пять исчезнувших из жизни минут Антон, намереваясь мягко поговорить с Машкой о паузе, и, как всегда, бывало, паузе в никуда, уже выруливал к ее дому – желтоватой панельной девятиэтажке, угрюмо нависавшей над грязно-зелеными, осыпающимися краской деревянными скамейками и скрюченными, словно не верившими в будущую весну редкими деревьями. Одинокие пугливые бегуны, словно яркими пятнами оживляя утомленный двор, перепрыгивали через пустые пивные бутылки, разбросанные за день молодыми мамашами с колясками. Две оставшиеся докуривали перед подъездом по последней сигарете, в тысячный раз возмущаясь размером детских пособий. Советских бабушек давно не было – сидели дома, наполняя двор ритмичным шумом теленовостей из открытых форточек. Серый, иллюзорно живой день медленно погружался в обнуляющую глубину ночи. Снова посыпал крупный снег.