– Минутку! – Я схватила со стола лист бумаги и прошлась по пунктам списка: – Ноутбук, зарядка, мышка. – Я открыла рюкзак и проверила, все ли уложила. – Есть, есть, есть. – Ярко-красной ручкой я поставила в списке крестики напротив каждого предмета.
В дверь спальни постучали.
– Готова, милая? – В комнату заглянула Кэтрин. Высокая, с излюбленной стрижкой всех мам – бобом-каре. Ей уже далеко за сорок, и в ее золотистых волосах проглядывает седина.
– Думаю, да. – Мой голос предательски надломился. Я опустила взгляд, не желая видеть в глазах Кэтрин сочувствие, с которым все кругом смотрят на меня после похорон.
– Оставлю тебя ненадолго одну, – сказала она.
Раздался щелчок закрываемой двери. Я пригладила юбку и посмотрела на себя в зеркало. Длинные темные волосы я, как обычно, выпрямила и убрала назад, туго завязав синей лентой. Ни единой выбившейся прядки. Ворот блузки примялся, и я поправила его, чтобы мое отражение стало безупречным. Недовольно поджала губы, рассматривая залегшие под глазами фиолетовые тени. Недостаток сна давал о себе знать, и с этим я ничего не могла поделать.
Вздохнув, я в последний раз оглядела комнату. Хотя в списке не осталось ни одной вещи, не отмеченной крестиком, я не знала, когда вернусь сюда, и не хотела забыть что-нибудь важное. Комната казалась непривычно пустой, так как большая часть моих вещей уже ехала в Колорадо. Я целую неделю паковала их, и Кэтрин помогла мне справиться с этой сложной задачей.
Почти все коробки заняла одежда, и лишь несколько – Собрание сочинений Шекспира и чайные чашечки, которые мы с моей сестрой Люси привозили из всех посещенных нами стран. Я понимала, что тяну время. Я слишком организованный человек, чтобы что-нибудь забыть. Просто мне совершенно не хотелось покидать Нью-Йорк.
Однако выбора у меня не было, и я неохотно подхватила рюкзак. Кэтрин ждала в коридоре, у ее ног стоял маленький чемодан.
– Все собрала? – спросила она, и я кивнула в ответ. – Хорошо. Тогда поехали.
Она направилась через гостиную к входной двери, и я медленно шла за ней, скользя ладонями по мебели, пытаясь запечатлеть в памяти каждую деталь дома. Странно, но это удавалось с трудом, несмотря на то что я прожила тут всю свою жизнь. Белые простыни, накинутые на мягкую мебель, чтобы та не запылилась, глухой завесой вставали между мной и воспоминаниями.