– Я не сомневаюсь, что у Адриенн есть все основания для того, чтобы опаздывать, – говорит доктор Кэрол.
– Я сильно удивлюсь, если Адриенн вообще появится, – говорит Джулия. Она явно тоже видела Си-эн-эн. – С ней кто-нибудь говорил? Я пыталась дозвониться, но меня неизменно отправляли в голосовую почту.
– Я думаю, она просто выключила телефон, – говорит Мэрилин, потом на ее лице появляется гримаса, будто она понюхала говно. – Пресса.
Мэрилин после своего кризиса отказывалась участвовать в пресс-конференциях или давать кому-либо эксклюзивные интервью, что вызывало ярость у всех американских репортеров, а потом она вышла замуж за члена супербогатой и политически активной республиканской семьи, так что ей с годами стало доставаться сильнее всех, но это чувство знакомо всем нам. Телефон не перестает звонить, пока ты наконец не сдаешься; репортер, которого ты никогда не видела и который называет тебя по имени, настолько убедительно делает вид, что учился с тобой в школе, что ты сама начинаешь ему верить; дальняя родственница, которая появляется в больнице страшно озабоченная с включенным магнитофоном в сумке после проверочного звонка из «Нэшнл Инквайрер».
– Я не считаю, что мы вправе обсуждать ситуацию Адриенн с кем бы то было, кроме Адриенн, – говорит доктор Кэрол. – Я уверена, мы поговорим об этом, когда она придет сюда. А пока: что вы думаете о тревогах Хизер?
Наступает напряженный момент, мы все ждем – заглотит ли кто-либо эту наживку. Нет, никого не находится. Мы последние девушки. Мы умеем обходить ловушки.
– Я только хочу сказать, – говорит Хизер, прерывая напряженное молчание, – что у меня есть определенные потребности, а поскольку у меня нет преимуществ, которые есть у всех вас, то я бы очень хотела, чтобы мы выпили немного кофе, съели по булочке или что-нибудь другое, потому что эта большая пустая комната действует угнетающе.
Она явно не собирается спустить это на тормозах, что, впрочем, не удивляет меня. Мы из тех женщин, которые отвечали ударом на удар, как бы это ни было больно, которые выпрыгивали из окон здания на третьем этаже, которые тащили себя на эту крышу, когда наши тела криком кричали, требуя, чтобы мы перевернулись и умерли. Если мы что-то предпринимаем, то остановиться нам трудно.
– Меня не волнует, что там приносит Хизер, – говорит Мэрилин. Ее браслеты пританцовывают, когда она делает движение рукой со старбаксовским стаканчиком, на кромке которого осталась полоска ее темно-красной помады. – Принесите пиццу. И, бога ради, можем мы уже сменить тему?