– Вы откуда? – несколько шаркающей походкой приближалась пожилая женщина, – А, это вы, я думала кто чужой, – женщина ошарашенно замерла, – Батюшки, Катеринушка Пална, живехонькая, это ж сколько тебя не было? Дай хоть рассмотрю!
Мужчина вышел вперед, преграждая старушке обзор:
– Клавдия Васильевна, потом, все потом, я ее из больницы только забрал, дайте ей дома оказаться.
Женщина вздохнула с нескрываемой грустью:
– Конечно, конечно, я проверить кто просто подошла, на парадном то охрана стоит, а тут вторую неделю с черного хода то расклейщики, то ребятня со двора, не пойму, как проходят.
Она ласково улыбнулась, смотря через его плечо на Катю, когда мужчина не обращая более на нее внимания, повернулся к девушке, оттесняя к лифтам и нажал на кнопку вызова. От такого пренебрежения к старушке, на душе стало липко и неприятно. Лифт не заставил себя ждать, и как только открылась дверь, Катя нырнула внутрь, стараясь унять тревогу.
Он молча нажал кнопку «15» и лифт ожил. Девушка ожидала вновь оказаться в его руках, но он отошел на шаг, опираясь о стенку лифта. Повисла странно неловкая пауза. Двери плавно разъехались в стороны, выпуская путников на просторный светлый этаж с несколькими квартирами. И тут Катю осенило. Она часто заморгала.
– Это что, высотка на Котельнической набережной? – неуверенно пролепетала она, ожидая, что сейчас разочаруют, – ну та, что в фильмах?
Мужчина рассеянно перевел на нее взгляд и заговорщически пропел:
– В каких таких фильмах?
– Ну, в Москва слезам не верит, – ответила девушка совсем сконфуженно.
Послышался смешок, так и не ответив, мужчина развернулся и прошел к резной двери. Решительно воткнув ключи в замочную скважину, он в приветственном жесте распахнул перед Катей дверь.
– Проходи, осматривайся, я к машине за вещами спущусь.
Катя молча, все так же озираясь, вошла, за спиной хлопнула дверь, погружая квартиру в молчаливый вакуум. Нет, тут не было слышно шагов с лестничной клетки, дорожный шум за окнами, скрипов и стуков лифта или соседских голосов. Это было жильё с большой буквы «Ж», не дешевые понты, как съемные хоромы на шестидесятом этаже в Москва-Сити, с видом на железнодорожные переезды, оживленные пыльные трассы и бесконечные стройки, где нельзя открыть окно даже на миллиметр, а в лифтах закладывает уши. Это была горделивая роскошь элитарного слоя серых кардиналов старой доперестроечной Москвы.