Угукнув, взял орудия производства, оглядел фронт работ и…
… приступил. А что, собственно, мне ещё делать? Боцман некоторое время постоял рядом, кряхтя, сопя и обрывая себя на полуслове, и скорее всего – матерном. Потом, махнув рукой, он что-то пробубнил себе по нос и оставил меня наедине с крысами, грязью и матросскими суевериями.
На «Ольборге» ко мне относятся с некоторой опаской, как к взятому на передержку взрослому псу служебной породы с серьёзным характером. То есть выполняет зубастая увесистая тушка команды «к ноге» и «фу», и не рычит просто так на домочадцев, так и ладно!
Под ногами вода и грязь, очень сыро и тухло, судно скрипит всеми своими железными сочленениями, а волны лупят по корпусу так, что человек, вовсе несведущий в морском деле решил бы, что мы вот-вот пойдём на дно. А ещё крысы и совершенно никакое освещение, представленное несколькими эпилептично мигающими электрическими лампами и одной переносной керосинкой типа «Летучая Мышь», но в общем…
… сносно. Даже с поправкой на крыс, сырость и затхлый холод. Завтра около полудня мы прибудем в Копенгаген, и хотя ничего ещё не закончится, но…
… я увижу маму.
– Мрав? – боднув мою ногу одноухой башкой, басовито муркнул корабельный кот, заслуженный ветеран, покрытый шрамами, полученными в сражениях с превосходящими силами крысам, потрёпанный зимними штормами и нежно любимый экипажем.
– Мрав, – в тон отозвался я, нагибаясь, чтобы погладить заслуженного кота, выгибающегося под моей рукой. Несколько секунд, и крысолов, задрав хвост трубой и боднув меня головой напоследок, затерялся в корабельных надстройках. Попрощался…
– Ну ты это… давай! – жмёт руку Эрик, записавший меня в кореша после сломанного в четвёртый раз носа и нескольких уроках бокса, – Будет чо надо, ты того… всегда буду рад кулаки о всякие рожи размять. Тока намекни!
Киваю серьёзно, и хотя в глубине души очень надеюсь, что его помощь мне не понадобится никогда, но… зарекаться не буду. По Сухаревке помню, как причудливо могут ветвится личные связи, и как много от них бывает пользы. Впрочем, и докуки.
– Ага…
– Увидимся.
– Матушке привет…
Прощаюсь со всеми, и подхватив поклажу, схожу на качающийся берег, где едко пахнет гниющими водорослями, рыбой, углём и железом.
Сейчас, после всех перипетий, выгляжу я не то чтобы представителем пролетариата, но всё ж таки нынешний образ далёк от желаемого. Не сказать, что меня это несказанно радует, но впрочем, всё поправимо!