И вскоре белые маскхалаты сапёров исчезли в белом мглистом ледяном рисунке Дона.
Осветительные ракеты, запускаемые немцами, не обнаруживали бойцов. Фашистские пулемёты татакали нехотя, не видя сапёров.
Минуты бежали медленно-томительно.
Поглядывая на часы, я начинал злиться:
«Зря втянул друга в это дело! Не успеют разминировать!»
Но сапёры успели!
Вернулись они, подгоняемые грозным рёвом начавшейся артподготовки. Сержант, вытирая руки о маскхалат, показал мне ориентиры:
– Видите на берегу разбитое дерево? Идите прямо на него. Там -первый проход. Второй – насупротив ихнего блиндажа.
И через несколько минут мы, подбадриваемые музыкой бога войны, выскочили на скользкий лёд.
Добежав до середины реки, я заорал:
– Огонь! Ур-р-ра! Вперёд, ребята!
Вперёд-то вперёд, но!
Ожившая немецкая траншея начала поливать нас пулемётным огнём. А сверху, с недобитых позиций артиллерии, лёд начали крушить снаряды и мины. Река за нашими спинами будто встала на дыбы, поднятая мощными гулкими разрывами.
Мысль у всех была только одна, придающая сил и заставляющая мчаться как на пожар:
«Успеть до берега! Не то утопят нас фрицы!»
Успели мы, успели!
Дон за нашими спинами превратился в сплошное крошево льда и огрызков плотов, пущенных сапёрами.
Но мы уже были в траншее. И, дико матершинно ревя, расстреливали автоматчиков.
Через несколько минут и траншея, и блиндаж были нашими!
Теперь можно вздохнуть и посчитать наши потери.
Но как это сделать, когда сама темнота содрогается от мощных разрывов и смертельного рёва?
Пытаясь рассмотреть в красных огненных сполохах линию траншей, я чуть приподнялся и выкрикнул фамилию своего помкомвзвода:
– Чабаненко! Живой?
А в ответ – тишина! И сразу – сильнейший удар по голове. Яркая вспышка, похоронный звон и… тишина!
– Ну давай, открывай глаза! – привёл меня в чувство усталый голос.
Голова жутко болела и кружилась, всё тело будто онемело, сильная тошнота мешала думать.
Еле-еле приоткрыв глаза, я увидел палатку и людей в белых грязных халатах.
– Где я? Где рота? – прошептал я.
– Лежи молча! В госпитале ты. А роты твоей нет! – отрезал недовольный голос. – Твой солдат один остался. Он и переправил тебя через реку.