– Во-первых, смени тон, – осекает он меня, глядя колючим взглядом.
Ну, началось, первое, второе, третье… Закатываю глаза, что становится ошибкой.
Касса больше не является для него преградой, поскольку мажор обходит ее и становится возле моего крутящегося стула, напирая своим внушительным ростом. Меня обдает запахом парфюмерного магазина, дорогого, элитного, я точно пропитаюсь этим ароматом свежести, который забивается в ноздри и одуряет.
– Сюда нельзя! – изо рта вырывается самый настоящий истерический вопль. Вскакиваю. Где все люди? Почему я одна? Где мой перцовый баллончик? Тянусь к сумке, но Мирзоев резко делает выпад рукой и не дает мне взять ее.
– Можно, – сам себе дает право быть в зоне, куда покупателям нет хода. – Мне всё можно.
– Говорю же, нельзя! Меня уволят! – предупреждаю, озираясь по сторонам в страхе. Если выйдет администратор зала, решит, что я любезничаю с покупателем прямо в зоне кассы. – Это не в твоих интересах! Как я тебе компенсирую тогда стоимость рубашки?
– Так-то лучше, ты уже готова купить мне ее, – едко замечает Мирзоев, даже не дернувшийся с места несмотря на мои дерганья и попытки что-то сделать, чтобы изменить ситуацию. – Но этого мало, сперва я хочу извинений.
– Ты больной! – не сдерживаюсь я от испуга. – Кто приезжает ради извинения в другую часть города?!
– Попридержи язык, – угрожающе надвигается он на меня, обжигая чернотой своего взгляда, – а то мне придется укоротить его.
– Ладно, извини! – чуть ли не кричу я, нервно заламывая руки. Господи, что за наказание?
– Неискренне, – замечает он мрачно, складывая руки на груди и опираясь бедром на стойку кассы. Как бы говорит, что не уберется отсюда, пока не добьется своего. – Попробуй еще раз.
– Раз, два, три, четыре…
– Что ты там бормочешь?
Дергаюсь, поняв, что считала вслух. Пыталась успокоиться, чтобы не заорать. Он псих. А я не умею обращаться с психами. Мне ни за что не сдержать свой язвительный тон и не извиниться перед ним от чистого сердца, чего он так сильно хочет.
– Я…
– Девушка, вы работаете или свидание устраиваете? – прерывает меня неодобрительный старческий голос. Да благослови не сидящих по ночам дома старушек!
– Работаю-работаю! – толкаю я в грудь наглого мажора, не скрывая радости от того, что спасена.
– Сегодня спасена, но не думай, что на этом всё, – словно читая мои мысли, произносит он, прежде чем развернуться и уйти.