Этого она от него хотела? Поэтому привязалась к Джоуи Коммонеру, как алкоголик к бутылке?
Нет, не только. Не только этого толчка, краткого забвения и липкого окончания.
Джоуи был опасен.
Она хотела его – не вопреки этому, а именно поэтому.
Эти мысли беспокоили ее, и она позволяла их себе только в минуты спокойствия, которые наступали после секса.
Он натянул штаны и сел рядом с ней. Вдруг устыдившись своей наготы, Бет расправила юбку. Трахаться на кладбище. Боже мой.
Она посмотрела туда же, куда и Джоуи. С холма были видны огни центра Бьюкенена и мерцающая рябь моря.
– Как-нибудь натворим серьезных дел, – сказал Джоуи.
Он часто так говорил. Бет понимала, что он имеет в виду. Что-то действительно опасное. Что-то действительно плохое.
– Мы с тобой, – сказал он, обнимая ее за плечи.
«Он как дикий зверь, – думала Бет. – Дикий жеребец. Мустанг, который позволил тебе объездить его и кататься на нем по ночам. По всяким диким местам. На край обрыва».
Она закрыла глаза и представила. Представила, как скачет на Джоуи-мустанге на вершину крутого известнякового холма. Далеко внизу – пустыня. Ночь полна звезд, как и сейчас. Вокруг ни души, только Бет, ее дикий жеребец и головокружительная бездна.
Она пришпоривает его пятками.
И он прыгает.
Позже они заметили фары маленькой машинки для гольфа, на которой сторож объезжал кладбище по ночам, и сбежали вниз по холму, мимо могил, через заросли мокрицы, к темному оврагу, на дне которого текла река. Бет показалось, что она слышит удивленные возгласы сторожа, обнаружившего изуродованные памятники, – но, вероятно, лишь показалось. Однако мысль позабавила ее, и она рассмеялась.
Джоуи погнал мотоцикл мимо домов со спящими людьми, петляя по извилистым окраинным улочкам Бьюкенена… мимо дома Мириам Флетт, которая повернулась в кровати от шума мотора и дикого хохота Бет Портер и подумала сквозь сон о том, каким чудны́м стал город в последнее время.
Джим Бикс был некрасив, как, по слухам, был некрасив президент Линкольн. Исключительно, в величайшей степени.
У него было вытянутое, покрытое оспинами лицо. Его глаза, когда он сосредотачивал все свое внимание, напоминали яйца пашот, уложенные в чашки из кожи и кости. Стрижка ежиком подчеркивала уши, торчавшие на первый взгляд как ручки кувшина, а на второй – как ручки детсадовского горшка или творения гончара, страдающего тремором.