В парке тоже пусто. Наперекор всем ожиданиям дети не резвятся в снегу, не строят крепости, не устраивают битвы снежками. Тихо, только со стороны осушенного фонтана раздается негромкий плач. Едва-едва различимый. Будто заблудившийся котенок зовет маму кошку. Душераздирающе. Подхожу ближе – на скамейке возле самой крупной пальмы сидит ребенок, может быть, лет пяти. Он в легкой одежде, замерз и испуган, обессилел от собственного плача в полном одиночестве. В первый раз его вижу. А ведь в нашем городке все знают всех. Что же случилось?
– Ты чего плачешь, малой? Потерялся?
Мальчик поднимает на меня заплаканные глаза и тихо говорит:
– Ты кто?
– Я Ибрагим. Живу тут недалеко.
– И я Ибрагим.
– Ты откуда, тезка? – улыбаюсь, подхожу еще ближе.
– Отсюда… наверное. Я не помню.
– Как же так? Разве можно не знать, здешний ты или нет?
– Мне холодно.
Стягиваю куртку и укутываю малыша. Я потерплю, а паренек тут, похоже, давно мерзнет.
– Лучше?
– Холодно.
– Что же с тобой делать?
Искать родителей. Что же еще? Но проблема в том, что мальчик ничего не может толком рассказать о своих родных. И уж совершенно точно не знает, что произошло, как он оказался совсем один в заснеженном парке маленького алжирского города – далеко от сердца, далеко от глаз.
Только повторяет: «Холодно… устал… Где я?» Думаю: «Отведу к тете Нафисе – к ней ближе, а там решим». Паренек утопает в моей зеленой куртке. Только сейчас замечаю, как он похож на меня в детстве. Большие удивленные черные глаза, кудряшки, родинка на носу. Ерунда какая-то.
– Ибрагим, пойдем, я отведу тебя в теплый дом к одной очень доброй тетеньке. Там ты согреешься, накормим тебя и начнем искать твоих маму и папу, а?
– Мне нельзя.
– Что значит «нельзя»? Родители сказали ждать здесь?
– Нет. Просто нельзя.
– Ну, глупости, – говорю прямо как моя мама.
Но она бы знала, что делать. А я только беспомощно смотрю в эти большие знакомые глаза.
– Ничего не глупости, я не глупый. Айше говорит, я очень умный. А ей семь, и она все понимает.
– Айше – твоя сестра?
Откуда-то точно знаю, что да, сестра. Мальчишка кивает. И я усаживаюсь в снег, голову ломит от боли и еще больше от нелепости происходящего.
– Пойдем со мной, – все-таки пытаюсь выманить мальчика в тепло чужого дома, чтобы там, под электрическим светом, вне ошалелости этой белой пустыни, удостовериться: я в своем уме.